Он снимает с нее платье. Рывками. Почти рвет его. Кожа у Карины смуглая, плотная. Ягодицы широкие, выпуклые: ну, прямо два географических полушария. Это ведь здорово, ошалело думает Рындин, вот так — оседлать весь земной шар! Он гладит ее. Дрожа, взламывает и раздвигает ноги. Грубо, решительно, словно рвет что — то на части. Ноги у нее как колонны…
— Подожди, я сниму сама… — словно что — то глотает говорит она, и с готовностью снимает трусики.
Он подводит ее к столу. Выгнув с силой, поворачивает к себе спиной. И снова его обжигает ее шепот:
— Ты давно уже этого не делал… Целый месяц… — слова ее шипят, как шкварки на сковородке полной масла.
Рука его, как умирающий от жажды в пустыне, шарит между ее ног в надежде: где, где она вода?! Дайте ему глоток! Нет, еще! Еще…
Теперь она наклонилась и открыла для него свое пышное, как дверь в горячую сауну. Рындин делает сильный толчок, и дверь захлопывается. Клац… Мокрый пар. Хлест веника. Взвизги…
— Еще, — просит она, — еще!
Он старается. Его колотит.
— Ну же… — исходит от нее.
Он вот — вот выйдет из себя. Сука. Блядь…
— Олег! — умоляет она, — Олег!..
Но Олег уже обмяк. Карина сжимает ноги. Кажется, она раздавит сейчас то, что между ними. Изгибается, поворачивается и вся опадает.
— Ничего, — облизывает она его шею. — Ничего, время еще есть…
Он садится, словно вывернутый наизнанку, в кресло. Она устраивается на его коленях.
— Ты много упускаешь, Олег, — ластится она к нему. Губами проводит по светлым волосам на груди, потом став на колени, сползает вниз.
Он кивает головой: да, он согласен. Конечно, упускает…
Карина обхватывает его ноги и головой упирается в низ его живота. Как ни говори: восточные женщины умеют это делать! И они куда более ласковей и изобретательней…
Внезапно Рындину кажется, что его обдали кипятком. Хрипящая струя бьет так, что становится страшно, но выскочить из — под нее он не в состоянии, не может.
Это делает она…
Паскуда! Куда же ты? Куда, падла?..
Его вздергивает дыбом, и в этот самый момент, она выпрямляется и вспрыгивает на него. Как лошадь.
Наплывает, отплывает. Качели! Или корабль. Из горла у нее рвется сдавленный хрип.
— Ну, — умоляет она, — ну, — почти рычит она… — Ну… ну… ну…
Рындину хочется уже выскочить из этого мокрого пара, но он сдерживается: пусть и другой тоже попарится: ну же!..
Почему у нее это занимает столько времени?
Веник хлещет. Больно. Это не веник — ее пальцы. Впиваются вместе с ногтями в его кожу. Если она не отпустит, — он хлестнет ее. Но она отпускает, вздрагивает и дышит так, как останавливающаяся огромная паровая машина.
— Успокоилась? — спрашивает он, но теперь уже по — другому, с довольной усмешкой.
— Успокоилась, — облизывает она губы. — У тебя что-то произошло?
— Нет.
Но она уже знает: завтра — день операций. И ему снова предстоит
Рындин подрулил к Центру рано утром. Ледяные лужи не успели растаять в приятно хрупали под колесами.
Еще сидя в «мерседесе», он нажал на кнопку дистанционного управления, и высокие и глухие металлические ворота открылись ровно настолько, чтобы пропустить машину. Рындин всегда старался сделать это еще до того, как следящий за экраном дежурный секьюрити спохватится сам. Для него это было чем-то вроде спорта: моя реакция быстрее! Меня не обгонишь!
Одно удовольствие было глядеть на этот трехэтежный особняк, который он поднял из разрухи и запустения. На заново отшлифованные кирпичи, европейские современные окна, зеркальные стекла, крышу, отливавшую медью, которой позавидовал бы любой музей.
Выбить такое место в центре Москвы?! Он мог гордиться собой и своим детищем. Все они, его ближайшие коллеги и приятели — и живчик Аркан, и красавчик — Генка были стаей, а он — вожаком. Они — машинными узлами, а он — пультом управлния.
Проект он разрабатывал сам весте с одним из модных архитекторовдизайнеров, итальянцем, приехавшим в Москву по своим делам. Никого из московских халтурщиков не подпустил к реконструкции здания. Год возился с проектом. Здание стало его детищем. Надеждой и удовольствием.
В половине восьмого утра Рындин уже вошел в свой офис.
— Вы, как обычно, первый, — доложил дежурный секьюрити.
Зайдя в кабинет и, переодевшись, Рындин тяжеловато опус тилсяся в кресло. Зажмурил глаза пока не появились в них дрыгающиеся серебристые пружинки. Сосредоточившись, начал постепенно отходить от напряжния, отрешаясь от всего вокруг…
Сеанс аутотренинга. «Я расслабляюсь и успокаиваюсь, — мысленно повторил он несколько раз. — Я абсолютно спокоен…» Минут через пять он уже набрал номер телефона.
— Доктора Павленко, — сказал он, — да, я…
В трубке зазвучал голос его компаньона — балагура Аркана, но на этот раз — без знакомых развязных ноток.
— Что у вас там?
— Готовимся, — словно отчитываясь за проделанную работу, ответил компаньон.
— Ты что один? А где Генка?… Нашел время… — в голосе Рындина слова были свнчены, как стальные балки.
Он вытащил сигарету — в таких случаях Рындин позволял себе выкурить их не больше трех. Повозился с зажигалкой, в которой кончался газ и, затянувшись, спросил:
— Кто — анестезолог?
Услышал ответ, он не удовлетворлся и спросил снова:
— А ассистенты?
Рындин кашлянул. От дыма. А может, — от напряжения. Он всегда начинал кашлять в такие минуты. У каждого свой способ взнуздать нервы.
— Когда наркоз будет сделан, — звони…
Рындин погасил сигарету и уставился в одну точку. Прошло минут пять. Внезапно явственно послышался шорох. Он вздрогнул и оглянулся, но потом понял: это Карина!
Если секретарь знала, что он в кабинете один, она вела себя тихо, как мышь.
— Карина, — позвал он, — зайди-ка ко мне…
Она тут же появилась в кабинете.
Каждый раз эта женщина выглядела чуточку другой. Сегодня она не казалась крупной: с жирком в теле, но небезобразным. Как фламандцы любили в рубенсовские времена. Темные влажные глаза ее смотрел на него с собачьей преданностью.
— До каких я свободна, Олег? Он обвел взглядом всю ее фигуру и коротко бросил:
— Примерно до часа… Только никуда не уходи, пока я не скажу.
— Что ты…
Она вышла из кабинета в приемную. Рындин подошел к двери, выходящей на балкон, отодвинул тяжелую итальянскую занавесь, нащупал руками металлическую перекладину, которую купил в «Селфриджере» в Лондоне. Достал с полочки тальк, посыпал на руки, растер и, крепко обхватив руками перекладину, стал подтягиваться.
