— Ша! Каиафа! По-моему, он что-то чует!
В самом деле, подперев ворота, Митрий Киперь внимательно разглядывал стропила…
Над селом проносились тяжелые тучи, налитые влагой. Ветер срывал кружевные накидки с цветущих черешен, волочил их по дворам.
У корчмы остановился грузовик. Из-под брезента выглядывали три гроба. Димок мигнул многозначительно:
— Хошь, устрою тебе похороны, дядя?
— Шутить охота?
— Нисколько! Я серьезно.
Силе недоумевал. Вора распирало, и он выпалил скороговоркой:
— Если удастся забраться под крышки, только они нас и видели!
— То есть?
— До сих пор не дошло, дура? Видишь номер машины? Она не здешняя. Водитель пропустит рюмку- другую да и включит скорость. Кто станет проверять документы у мертвецов?
— В этом что-то есть…
— Поехали!
Зелень в глазах Беглого посветлела.
Тяжелые редкие капли лупили по крыше, вбивали мокрые гвозди в пыль улицы. Затем разверзлись хляби небесные, и в одно мгновенье село залило водой.
— Аида! — сказал Челнок.
Они слезли вниз и стали пробираться вдоль заборов. Дождь опустил тяжелые занавеси, в трех шагах ничего не было видно.
В несколько прыжков они оказались в кузове. Димок постучал по крышке гроба:
— Можно?
— За нами смерть гонится, а у тебя на уме одни глупости. Залезай скорее.
— До встречи на том свете!
— Типун тебе на язык!
Грузовик шел на полной скорости, тормоза стонали на поворотах.
Беглый приподнял крышку:
— Димок!
Вор высунул голову:
— Что, кляча, дрейфишь?
— С этим водителем прямым ходом попадем в больницу!
— Это бы еще ничего. Как бы не попасть туда, где нет ни боли, ни печали, ни вздоха, — пропел Димок.
— Брось свои глупости. Я постучу ему в окошко.
— Ты что, сдурел? Мы еще не выкарабкались, погоди.
— Как бы не было слишком поздно!
Грузовик притормозил, и беглецы исчезли под крышками. В кузов влезли два торгаша с множеством корзин. При виде гробов они по-христиански перекрестились:
— Да будет им земля пухом!
Уселись сзади и заговорили, уверенные, что их никто не слышит.
— Смотри у меня, гусей по восемьдесят, не дешевле!
— Не беспокойтесь, батя!
— Как не беспокоиться? Запрашивай сто, чтоб можно было уступать. И при сдаче не опростоволосься. Сначала давай 5 леев…
— Да знаю, знаю! Пока шарю по карманам, покупатель, может, и забудет….
Старик, поглядывая на гробы, проговорил, качая головой:
— Вот она какая, жизнь! Стараешься, гребешь себе, а вот с чем уходишь! С четверкой досок… Яйца пусти под конец, слышь, Нелу, когда на рынке поредеет. Начни с лея с полтиной… А ну, глянь, тама ли они?
— Тама.
— Да не яйца, дурак! Покойники.
— Что ты, батя! Упаси меня господь!
— Глянь!
— Да ни за что на свете! Тшшкэ глянул и глаз лишился, теперь милостыню просит.
Старик посмотрел на него с презрением:
— Материна школа! Набожный!.. Болван!
— Болван? А с Прибэу из Чокэнешть что было?
— А что было?
— Поспорил, что пойдет ночью на кладбище и воткнет нож в тещину могилу. Ведьма мучила его и после смерти, на себя не похож стал человек.
Глаза старика заискрились интересом.
— Подумать только! Ну и что?
— Тьма была — хоть глаз коли. Он выдул для храбрости пол-литра сливянки и подался.
— Один?
— Один. Наутро парни должны были увидеть воткнутый в могилу нож, и тогда Прибэу выигрывал. Так они нашли его самого, седого и полоумного.
— Попиты!
— Помешался со страху. Как он нож воткнул, так послышался стон. Он — удирать, а тут его за полу кто-то держит…
— Тьфу ты, нечистая сила!
— До сих пор гниет в больнице.
Димок только посмеивался. Он тоже слышал эту историю: парень воткнул нож в полу собственного пиджака…
Шальная мысль стукнула ему в голову. Он потихоньку приподнял крышку, высунул руку и похлопал торгашей по коленям.
Они обомлели, волосы у них встали дыбом. Увидев высунутую из гроба руку, они с воплями перемахнули на ходу через борт…
В боку горы неприветливо зияла темная пасть пещеры. Ветви елей и огромные, недавно свалившиеся обломки скал надежно скрывали ее от праздного любопытства. Из котла долины поднимался пар, затяжной дождь косо срезал вечерние тени.
Уже больше четверти часа Силе тер две палочки в надежде добыть огонь. Малый наблюдал за ним с деланным равнодушием. Они промокли до нитки, холод давал о себе знать все сильнее. Когда Силе, матерясь, бросил наконец палочки, Челнок вытащил из кармана спички.
— Попытай этим способом, петух. Силе позеленел:
— Что ж ты, прыщ, мучаешь человека?
— А ты не просил…
— Черту ты душу продал, Митря! Вор улыбнулся:
— Я целиком ему продался!
Они разожгли костер. Языки пламени жадно поглощали тьму, цепляющуюся за стены. Беглецы огляделись. Пещера была низкая, сужающаяся к входу, в случае надобности она могла приютить три-четыре человека, не больше. Дым уходил в щель, увлекаемый дыханием горы.
Димок обшарил корзины торгашей. Он поклонился Силе:
— Что прикажете подать?
— Что посоветуете?
— Овечью брынзу, печеные яйца и гуся на вертеле…
Одежда подсохла, от костра шло приятное тепло, провизии было вдоволь. Димок смаковал приключение в кузове:
