Булибаша набил табаком трубку, прикурил от уголька и знаком пригласил их следовать за ним. Они сели, опустив ноги в придорожную канаву.
Вожак сверлил их взглядом:
— Когда бежали?
Димок лишился речи. Силе изменился в лице.
— То есть… как?
— Матерью клянусь, что вы ховаетесь!
Димок сыпал клятвами, готов был бить поклоны. Но Булибаша остановил его.
— Катитесь, братцы! Мы кочевые цыгане, осложнения нам ни к чему…
Утро омывало траву росой, нежный свет укладывал тьму на межах.
Беглецы вышли на шоссе. Непривычные к ходьбе босиком, они вышагивали, что твои аисты, по острому щебню.
Димок узрел маковку церкви, возвышающуюся над кронами деревьев, и сказал:
— А ладно ли получится, дя Беглый? Как бы подозрения не вызвать… Видишь, Булибаша сразу разнюхал.
— Потому что у тебя глаза сводника, Митря. Не впервой говорю тебе это.
— Так выколи их!
Он шагал огорченный, руки в брюки. Силе остановился в нерешительности.
— Верно говоришь, без документов недели не продержимся.
— А не приди мы за одежкой, опять заподозрят. Куда ни кинь, все одно клин. Давай бросим монетку!
Он обломил две палочки, короткую и длинную, и прикрыл их ладонью.
— Длинная — пробуем, короткая — налево кругом. Тяни! Силе вытащил длинную. Димок вздохнул:
— То-то! Пошли!
— Будь начеку, ни единого слова, слышишь?! Как открыл рот…
— Так тюрягой и несет. Понял, дядя.
— Главное, не улыбайся! Не показывай зубы.
— На них что — написано «вор»?
— Написано, Димок. На выбитом… Димку стало не по себе.
— А что, если подождать тебя тута?
— Брось.
Деревня обняла дорогу, расстелила по обочинам ковры нарциссов и незабудок, поставила цветущие абрикосы и белолицые дома с голубыми глазами-окнами. Роса слезилась на пышной подзаборной крапиве. Хозяйки вытаскивали постели на крыльцо, мужики возились в конюшнях. Острый запах выгребаемого навоза дополнял утреннюю свежесть.
Перед сельсоветом иссохший — одни узлы — старик терпеливо и заботливо, не оставляя ни единого окурка между камнями, подметал улицу. На нем была заношенная шапка, застегнутая доверху полотняная рубаха, грубошерстная жилетка и залатанные сзади шерстяные шаровары.
— Доброе утро, дед!
Тот приставил ладонь к уху:
— Ась?
— Доброе утро, повторил Профессор несколько громче.
— Доброе!
Дед говорил с хрипотцой. Слова заглушались непрерывным астматическим хрипением.
— Что ты тут делаешь? — Ась?
— Что ты тут делаешь! Дед опять взялся за метлу.
— Щекочу камни!
Димок прыснул со смеху. Профессор спросил, срываясь на крик:
— Есть кто в совете?
Дед присел на скамейку, сооруженную под забором, развернул платок величиной с простыню, вытер лоб, затем заросшие щетиной щеки, затем нос.
— Как не быть? Все до единого: и председатель, и агроном, и…
— Так закрыто же!
— Ась?
— Замок висит!
— Дак трудятся добрые люди. Уж дважды музыкантов меняли…
Димок прислушался. Из дома доносились пиликанье скрипки, свист, голоса. Через черный ход непрерывным потоком несли отборные яства: барашков на вертеле, пироги, фляги с вином. Шел пир горой.
— Чокаются с ахтерами, бо вчерась был тиатр…
— А тебя не пригласили? — Ась?
— Не звали?
— Как же, звали…
— Так чего стоишь на улице?
Дед достал потертую пачку сигарет, выбрал одну и послюнил.
— Звали отгонять от окон народ. Дурачье необразованное… Замест того, чтобы радоваться, раз господа артисты оказали им честь, ругают председателя, что пропивает кооперативное добро.
— А он-таки пропивает? — Ась?
— Пропивает?
— Избави боже, возами тянет.
Беглый просветлел. Ему нравился дед. А тот курил, изучая их из-под бровей.
— А вы к нам по какому делу? Профессор рассказал об их беде, добавив:
— Мы собиратели фольклора… — Ась?
— Песни собираем, пословицы…
— Ежели только это, то ничего. А те, что до вас, иконами разжились, церковь пустую оставили. — Он выпустил дым через нос, медленно, со смаком. — Дак придется маленько подождать, покамест не придет Митрий, полевой сторож.
— Подождем.
Они сели на скамейку. Дед протянул пачку сигарет. Челнок вытащил одну, увидел, что это «Национальные», и положил обратно.
— Не нравятся, парень?
Вор улыбнулся по-жеребячьему, косо, чтобы не выдать отсутствие зуба.
— Не очень…
— А какие ж ты куришь? «Снагов», «Амирал»…
Старик вытащил другой платок, с узлом, развязал его не спеша и протянул вору монету в 25 банов.
— Получи, сынок, разницу, чтоб не оказаться в убытке. Силе посмеивался. Димок чуть было не отбрил деда на воровском жаргоне — едва сдержался.
— Вот-вот ужо придет Митрий-то. — Старик хмыкнул. — Стало быть, он подумал, что вы родня председателю, раз спер одежду.
— А что у них?
— Ась?
— Чем не угодил ему председатель?
— Война у них! С осени судятся… хочет доказать свою правоту. Как вы считаете?
— Кто его знает…
— Ась?
— Не знаю, деда!
— Верно, неоткуда вам знать. — Дед уселся поудобнее, — Все заварилось из-за повозки кукурузы, что
