Челнок скептически пожал плечами.
— Бог не выдаст — свинья не съест.
— Так что давай: я — направо, ты — налево!
— То есть распускаем кооператив?
— Каждому свое, Митря.
— Господин профессор!
— Наши пути расходятся.
— Неладно, господин профессор, неладно! Пока к месту не прибились, нельзя расставаться. Вдвоем легче, четыре глаза видят зорче! Не будь меня, продал бы тебя Каиафа-подметальщик, верно? До Бухареста путь далекий, как его пройти в цыганской робе? Сразу мусора рюхнут, и часа не пройдешь! Дома, в Рахове, другое дело! Народу тьма, можно и затеряться.
Беглый смягчился.
— По-своему ты прав.
— Вот именно!
— Дойдем вместе до столицы, а на Северном вокзале — мы друг друга не знаем. Но пока мы вместе, чужого не тронь, Димок! Запустишь руку в карман ближнего — задушу на месте!
— Идет, господин профессор, записываюсь в праведники.
Дождь перестал, но тучи мчались за беглецами, готовые напасть на них в открытом поле. Четыре голые ступни оставляли глубокие следы на склоне оврага. Беглый то и дело поскальзывался, шлепался. Ели протягивали ему руки, и он стряхивал с них воду на голову Челноку.
— Осторожнее, дура, из меня и так воду хоть выжимай! Шоссе петляло по долине. По обеим сторонам заблестела жесть крыш.
Они остановились. Беглый долго изучал горный городок с каменными домами, церковь и вздувшуюся речушку.
— Здесь. Лишь бы застать его дома.
— Кого, дядя?
— Профессора Истрате, моего коллегу. Видишь с краю виллу под красной черепицей? Куда смотришь? Справа от церкви…
— Вижу.
— Это его дом. В студенческие годы мы были неразлучны. Он должен помочь.
Рот вора искривился в улыбке:
— Дай-то бог.
— Неужто Алеку захлопнет передо мною дверь? Мало ты его знаешь!
— Все может быть.
Беглецы жадно глотали кофе из больших пузатых чашек.
После ванной и бритья они выглядели другими людьми. Хозяин предоставил им свой гардероб. Силе надел легкий летний костюм, Челноку пришлась впору гимназическая форма, оставшаяся от сына профессора. Подобрали и обувь.
Алеку Истрате был человек грузный и тяжеловесный, с заячьей губой, заметным брюшком и голым черепом. Они сидели в комнате, тесно набитой мебелью, коврами, книгами… Хозяин дождался, когда Силе отставил чашку, и сказал:
— Это в буквальном смысле фантастично!
— Да, дорогой, — ответил Беглый устало, — вот уж шесть лет я живу в кошмаре; вторично научился ходить, ибо дорога, которой иду, заминирована и, что самое печальное, ведет в никуда…
— Тем не менее ты ею следуешь.
— Иллюзия, Алек, иллюзия свободы, быть может, несбыточная надежда на снисходительность судьбы.
— Следовательно, ты продолжаешь надеяться?
Беглый улыбнулся:
— Конечно, все мы надеемся…
— Хм, я содрогаюсь при одной мысли. Из-за женщины… Неужели она того стоит?
— Какой ты наивный! Обычно такие вопросы возникают потом. Я от души желаю тебе не попасть в такое положение. А я вот попал.
— Сам виноват.
— Побойся бога!
— Наверно, ты помнишь французскую пословицу: «Если не можешь закрыть глаза, смотри в другую сторону». Я очень уважаю Нору, свою жену, — ты ее не знаешь, — но тем не менее никогда не возвращаюсь домой неожиданно. Техника предоставила в наше распоряжение замечательное средство предупреждения невыносимых ситуаций — телефон. Ты сообщаешь о своем приходе и появляешься не раньше чем через десять минут, чтобы дать возможность удалиться предполагаемому гостю.
Беглый смотрел на него с удивлением.
— И это говоришь ты?
— Представь себе.
— А помнишь, как на втором курсе, проводив Челу домой, ты часами подкарауливал, не выйдет ли она снова?
— Она никогда и не выходила, по причине того, что ее хахаль обитал этажом выше. Об этом я узнал за неделю до предстоящего бракосочетания. Нина, моя первая жена, казалась святой. Когда бы я ни вернулся, неизменно заставал ее дома. Но это ей не мешало сожительствовать с одним моим студентом последнего курса. Естественно, об этом знала вся группа… Не стану тебе рассказывать, чем кончился мой второй брак. А в третьем я решил застраховаться от сюрпризов, отказавшись в первую очередь от неожиданных возвращений домой.
— И ты… счастлив?
— Как нельзя более, дорогой мой. У меня уютный дом, красивая жена, у которой я не спрашиваю, куда она идет и почему опоздала, на каникулах копаюсь в огороде, сын поступил в институт… Что я себе могу еще пожелать?
Силе опустил глаза.
— В самом деле, что тебе остается себе пожелать?
Димка подмывало плюнуть в харю счастливому мужу, но он сдержался. Он сжался комочком в кресле. Форма делала его похожим на вечного второгодника.
Хозяин почувствовал его взгляд.
— И господин… тоже…
— Тоже. У нее не было телефона.
— Ты хочешь мне что-то сказать, Алек? Хозяин помялся.
— Пойми меня правильно… Не представляю себе, как рассказать об этом жене. Она, конечно, человек порядочный, но эта история может ей показаться странной.
Беглый рассмеялся:
— Успокойся, дружище, не думай, что мы собираемся остаться у тебя в нахлебниках.
— Разумеется, никакой спешки нет. Нора вернется из Бухареста лишь завтра в полдень.
— Понял. Мы уйдем раньше. Вор встал.
— По-моему, лучше нам уйти прямо сейчас.
— Почему?
— А вдруг хозяйка свалится на голову? Или она тоже звонит заранее?
— Она еще ни разу не вернулась раньше времени, — сказал, улыбаясь, профессор Истрате. — Позже — да, бывало… — Он обернулся к Беглому: — Я очень сожалею, Василе, поверь…
— О чем ты говоришь! Ты и так был очень любезен.
— По сравнению с тем, что ты и твои родители сделали для меня… Я в неоплатном долгу перед вами.
Он пояснил вору:
— На последних трех курсах я жил у них на всем готовом и не платил ни копейки.
