— Ты что, запустил по моему следу бегуна? — заржал он как жеребец. — Этот Бустер мчался за поездом и засекал все мои действия?
Он упивался собственным остроумием. Но мне было не до смеха.
— Вовсе нет. Но, сам того не ведая, спортсмен помог мне вывести тебя на чистую воду.
— Объясни все-таки, в чем дело.
— Он выиграл один из самых знаменитых мировых забегов — новогодний кросс в Сан-Паулу.
— Желаю ему дальнейших успехов.
— О его победе наша пресса сообщила только третьего января. Первого и второго газеты не выходили.
Он нахмурился:
— Ну и бог с ними.
— Да, разумеется. Но есть одна деталь: ты выехал из Бухареста второго января.
Наконец-то он смекнул, в чем дело, и осклабился. Глаза у него забегали. Ему явно стало не по себе.
— Находясь в состоянии крайнего возбуждения, ты случайно прихватил с собой в поезд газеты из самолета, да к тому же позабыл их в купе. Газеты еще пахли типографской краской. В этом и состояла твоя ошибка, Аркадие Манафу. Растяпа ты!
Он с угрожающим видом вскочил. На него было страшно смотреть, но я не боялся его, он вызывал у меня только отвращение, Хотелось одного — как можно скорее покончить со всем этим.
— Сядь, иначе я не ручаюсь за твою жизнь, прикончу тебя без колебаний.
— Чего ты хочешь от меня?
Я кашлянул, глянул на него в упор и сказал:
— Несмотря на отвращение, которое ты мне внушаешь, я вынужден воспользоваться частью твоих сбережений. Мне очень нужны деньги. Много денег. Доллары.
Его взгляд скользнул мимо меня и устремился куда-то вдаль.
— Деньги! Доллары! Да разве такое ничтожество, как ты, умеет тратить деньги? Деньги сродни старому драгоценному вину. Обидно, когда его вкушает несведущий. Сколько тебе надо?
— Пятьдесят тысяч.
— Пятьдесят тысяч?! Но это все, что у меня есть.
— Все так все. Мне не жаль тебя.
Манафу тяжело задышал. Чтобы успокоиться, схватил сигарету и закурил. Ладони его увлажнились от пота. Как опытный картежник, он вытер их сначала о холодный деревянный стол, затем о пуловер. Молчал он долго, и я оставил его в покое. И охотник, прежде чем добить раненого зверя, дает ему передышку.
Наконец Манафу поднял глаза — посмотрел на меня так же, как в тот первый вечер, когда мы оба плутовали за карточной игрой.
— Я не могу отдать тебе все.
— Нет, можешь.
— Это негуманно!
Я не мог удержаться от смеха.
— Правильно говорят, что юмор рождается из несовместимости интуиции с абстрактным мышлением. Ты юморист, Аркадие Манафу.
— Да у меня и нет такой суммы, — пожаловался он.
— Не может быть. Во всяком случае, деньги ты мне из-под земли достанешь.
— Зачем тебе столько денег?
Я пожал плечами. Он пробормотал что-то невнятное и, сделав всего несколько затяжек, потушил сигарету. Торг начался.
— У меня нет денег. Но взамен я отдам тебе марки, половину коллекции.
— Нет, мне нужны только деньги. Что я буду делать с марками, которых у тебя, впрочем, и нет. Повторяю еще раз, мне нужны деньги, и ровно столько, сколько я сказал.
— Ты что, думаешь, будто я печатаю доллары прямо здесь, не сходя с места?
— Разумеется, нет. Но ты можешь выписать мне чек, чтобы я мог снять деньги с твоего счета в банке.
Казалось, он потерял дар речи. Однако после долгого молчания Манафу поинтересовался:
— Почему ты решил, что я храню деньги за границей?
— Было бы наивно предполагать, что тебе на этих днях удалось продать коллекцию. Сейчас это совершенно невозможно, потому что ты в фокусе всеобщего внимания. Ты продал марки намного раньше, причем не ставя в известность Рафаэлу. Я думаю, что здесь и кроется причина ее смерти. Она узнала!.. Ты понимаешь, на что я намекаю? Так что, пожалуйста, чек.
Он криво усмехнулся сжатыми губами, отчего лицо его стало жестоким. Затем с шумом выдохнул воздух в знак того, что сдается.
— Ну что ж, хорошо.
Он хотел было открыть ящик стола, но я как ошпаренный вскочил со своего места и закричал:
— Ничего не трогай!
Подбежав к Манафу, я бедром отпихнул его вместе с креслом как можно дальше от стола. Стараясь держать его в поле зрения, я обследовал все ящики поочередно, но оружия не обнаружил. Всюду валялись бумаги и канцелярские мелочи — ластики, карандаши, линейки, точилки, кисточки, пузырьки с чернилами и тушью. Словом, всевозможные пустяки. Я пошарил рукой под крышкой стола — ничего подозрительного.
Осторожно, не поворачиваясь к Манафу спиной, я отступил на свое прежнее место. В это время он тоже подошел к столу.
— Не делай глупостей! — предупредил я.
— Ты до смешного подозрителен.
Сильно наклонившись, хозяин дома принялся шарить в одном из ящиков, и его длинные волосы свисали, как конская грива. По его безнадежно ссутулившейся спине было видно, что это конченый человек.
Неожиданно Манафу выпрямился. Я успел выстрелить именно в тот момент, когда он вытащил из ящика маленький, словно игрушечный, пистолет.
Я заранее достал пистолет Серены, взвел курок и прицелился. Оставалось только откинуть полу дубленки и нажать на курок. Рука моя не дрогнула.
Такое со мной приключилось впервые, и я глазам своим не поверил. Отдельные действия как бы слились воедино — так молниеносно это произошло. Красноватое пламя вихрем вылетело из дула, и раздался оглушительный выстрел, от которого задрожали стекла. Из страшного отверстия на груди хлынула густая горячая кровь.
Отчаянно цепляясь руками за воздух, Манафу упал навзничь, как от невидимого толчка, опрокинув при этом лампу. Растерявшись, я так и остался стоять в темноте с дымящимся пистолетом — угасавший огонь в камине почти не давал света.
И тотчас же снизу донесся страшный, пронзительный крик. Волосы у меня на голове встали дыбом, Я словно окаменел и не мог сдвинуться с места. До меня наконец дошло, что Аркадие Манафу оказался бо?льшим глупцом, чем я предполагал. И это открытие буквально парализовало меня.
Когда-то давно я ампутировал ногу больному эндартериитом. Отчаянно скрежетала пила, запах кости смешивался со зловонием гангрены, пробивающимся даже сквозь плотную толщу бинтов. Чтобы нога не ерзала, одна из моих коллег крепко держала ее. Я работал уже полчаса, восхищаясь про себя стойкостью девушки, как вдруг без единого звука она хлопнулась в обморок. Будущий доктор увидела, как между разошедшимися бинтами копошатся большие толстые черви. Меня в тот раз лишь слегка замутило. Теперь же тошнота подступила прямо к горлу.
Я сидел в полумраке, при слабом мерцании камина, уставившись в пустоту и задавая себе один- единственный вопрос: что же дальше? Вдруг чья-то сильная рука разжала мои пальцы и вынула из них пистолет. Это была Серена, но я нисколько не изумился — меня уже ничто не могло поразить.
