вызвало в его душе отчуждение:
'Даже пламень стремится к власти, могуществу. Неужели нельзя просто жить в мире, не будучи ни повелителем, ни слугой? Просто идти, куда вздумается, встречать людей как равных себе, делиться с ними сомнениями и вопросами, не боясь, что они повернут их против тебя, чтобы обрести над тобой власть?'
Погруженная в полумрак пещера казалась пуста, скользившие по стенам тени были настолько призрачно нереальны, что в их существование можно было не верить. Единственным, что было настоящим, живым, и потому притягивало взгляд, был костер. И, хотел Аль того или нет, его взгляд вновь и вновь обращался на огонь, который притягивал к себе, завораживал танцем, не желая отпускать. В нем было что- то… Не поддающееся объяснению, действительно могущественное и волшебное. Казалось, загадай желание на понятном ему языке — и оно исполнится.
Жаль, что никому, за исключением повелителей стихий, великих властелинов дня и ночи не дано понимать его речь. А юноше так бы хотелось научиться. И даже не для того, чтобы исполнить желания. Просто. Чтобы было с кем поговорить вот в такие мгновения. Чтобы не было так одиноко.
Дыхание костра стало таким громким, что заглушило собой все остальные звуки, даже храп Лота, от которого, как уже начало казаться Алю, нигде не будет спасения. Прошло еще несколько мгновений, и юноша забыл обо всем на свете, всех бедах и разочарованиях, страхах и сомнениях. Остался только костер, который заполнил собой целый мир. В его пламени этот мир начал изменяться, становясь совсем другим. Не чужим, сказочным, нет, он остался тем же самым — царством снега на границе холодных гор. И, все же…
Вот, взять хотя бы пещеру, в которой сидел юноша. Она была, была, и вдруг… Танец теней на стенах стал быстрее, их движения — широкими и размашистыми.
В какое-то мгновение они словно слились воедино, и тогда пещера начала таять, истончаясь, словно снежная глыба, принесенная к пламени костра. Сначала за бледной мутью были видны лишь неясные очертания, столь огромные, что их было невозможно охватить взглядом целиком. Однако по мере того, как скрывавшее это нечто полотно все сильнее и сильнее таяло, проясняясь и светлея, юноша начал узнавать…
'Горы!'
Они предстали во всей своей красе — серебряные исполины, освещенные загадочным лунным светом. Они были знакомые и незнакомые, казалось бы, такие же, какими он запомнил их когда-то, и при этом — совершенно другими.
Тогда, идя по вившейся между ними тропе, он был в них и, одновременно — чужим среди них. Сейчас же, глядя на них со стороны — царевич видел их все целиком, с той стены, которая подпирала небеса над Альмирой, до той, за которой расстилались равнины Девятого царства — он чувствовал себя их частью: каждой вершиной, каждой расщелиной, деревом, снежинкой, камнем, который спустя несколько мгновений сорвется с вершины и понесется по склону, увлекая за собой множество других. Он был частью и одновременно всем целым. Это было сказочное, восхитительное чувство понимания и свободы, лишенного опасений предвкушения каждого нового шага и чего-то еще, что он еще не понимал, но точно знал, что уже совсем скоро поймет, когда до прозрения осталось всего ничего — несколько мгновений, несколько шагов…
Но тут громкий, как раскат грома, многократно усиленный одичавшим от одиночества горным эхом, голос разрубил на части тишину, заставив огненные тени, отпрянув друг от друга, попрятаться по углам. И даже огонь костра, еще миг назад встававший могучим великаном, подпиравшим плечами пещерные своды, сжался крошечным дряхлым старичком-карликом у ног Аль-си, который, упирая руки в бока, навис над младшим братом грозным духом отмщения.
— Так! — он с шумом втянул в себя воздух, словно набирающий силы перед бурей ветер, затем неспешно, словно растягивая мгновения своего торжества, спросил: — Спишь? — буравя Аль-ми ледяным взглядом светлых, как лед, глаз.
— Я? — юноша растерялся, не зная, что сказать. Впрочем, от него и не ждали ответа. В четырех парах глаз, устремленных на него, было осуждение, так, словно он был пойман на месте преступления и, стало быть, что бы он ни говорил в свое оправдание, это не имело ровно никакого значения.
— Ничего другого я и не ожидал! — прогрохотал над его ухом, заставив от неожиданности вздрогнуть, голос Аль-си.
— Да, — с готовностью закивал Рик. — Ты даже велел мне, прежде чем будить его, разбудить и тебя.
— Еще бы! Иначе с этим стражем мы проспали бы все на свете, даже собственные похороны!
— Я… Я не хотел… — Аль понимал, что этот робкий лепет только подзадорит брата, но ничего не мог с собой поделать.
— Ну конечно! Цыпленок тоже не хотел в суп, однако его сварили! А мы бы без костра замерзли — все тут!
— За одну ночь невозможно…
— Да? А давай в следующий раз попробуем? Мы будем спать у огня, а ты — в снегу. Посмотрим, как тебе эта ночевка понравится! — и, видно, решив на этом поставить точку, Аль-си решительно повернулся к спутникам. — Все, собираемся в путь. Раз этот лежебока проспал завтрак — останется без него. Навьючивайте ослов — и вперед! — с этими словами он зашагал к выходу из пещеры, намереваясь осмотреться. Лиин и Рик, бросив на младшего царевича осуждающие взгляды, поспешили выполнять приказ. Возле Аль-ми остался только Лот.
— Вот, — он протянул другу ломоть хлеба и плошку с кашей. — Я приберег для тебя. Только ешь быстро.
— Конечно! — запихивая в рот куски хлеба и глотая их, не жуя, кивнул юноша. Он смотрел на бродягу с искренней признательностью.
— Ты что же заснул? — а в глазах того было сочувствие и, все же, за ним — тень осуждения. — Нельзя так — на дозоре. Мало ли что могло случиться, а мы бы и не узнали.
— Я… Я не хотел! — он чуть не плакал, моля о прощении и понимании. — Это случайно вышло!
— Ладно, — вздохнув, тот хлопнул его по плечу. — Всяко бывает.
— Ты… Ты ведь не отвернешься от меня из-за этого?
— Конечно, нет.
Аль, вдруг решившись, рывком поднялся с широкого камня, на котором сидел, и, поравнявшись с другом, заговорил, шепча тому прямо в ухо: — Не знаю, был ли это всего лишь сон или что-то другое, но я видел горы! Все, целиком! Теперь я не сомневаюсь, что найду дорогу! Даже с закрытыми глазами, ночью, в туман!
— Да? — Лот взглянул на него с сомнением, но, видя в глазах друга уверенность, которая туда доселе не забредала, расплылся в довольной улыбке: — Так ведь это здорово! Живем!
Глава 11
Утром они отправились в путь.
— Здесь какая-то тропа, — внимательно оглядев все вокруг и найдя на земле что-то, отдаленно напоминавшее цепочку следов, проговорил Аль-си. — Пошли.
Все двинулись было следом, но, сделав всего лишь пару шагов замерли, остановленные твердым:
— Нет.
Оглянувшись, они увидели младшего царевича, который стоял на месте, повернувшись к своим спутникам вполоборота, всем своим видом показывая, что им идти совсем в другую сторону.
Его старший брат недовольно нахмурился:
— Пошли. Ты всех задерживаешь.
— Нет, не я. Ты.
