мне? Мне, над которым он издевался, не прекращая, каждое мгновение пути? Мне, который всего лишь указал ему на ошибку?
— Дело не в том, что ты сделал, а как ты это сделал.
— Ага, я задел его гордость!
— Это он все время пути, как ты выражаешься, задевал твою гордость. Ты же решил пошутить с его жизнью.
— Я?! — Аль был готов задохнуться от возмущения. — Да я предупредил его!
— Ты не оставил ему выбора! Или пойти на встречу опасности, или склонить перед тобой голову! Тебе не понять этого! Ты — слабый человек, а он — сильный! Слабого можно гнуть сколько угодно раз, все равно он не сломается — нечему ломаться. Зато в этой постоянной борьбе может родиться хотя бы какое-то подобие характера. Сильного же согнуть нельзя! Только сломать! Понял? — с вызовом бросил он в лицо как раз в этот момент вновь оглянувшегося на него юношу, а затем, демонстративно отвернувшись, стал смотреть в другую сторону.
Аль несколько мгновений продолжал по инерции смотреть на него, пытаясь вникнуть в смысл услышанного, во всяком случае — до тех пор, пока не налетел на выступ скалы, который, больно въехав ему в бок, заставил, забыв обо всех мыслях, повернуться лицом к дороге, в душе благодаря горных духов за то, что те привели его в чувства прежде, чем рядом оказалась опасность, посерьезнее груды камней.
Спустя какое-то время его нагнал Лот, пошел рядом. Он ничего не говорил, словно не зная, с чего начать, лишь все время сопел.
— Что? — не выдержав, повернулся к нему царевич. — Тоже считаешь, что я был не прав?
— Вообще-то… — тот продолжал тянуть кота за хвост. — Если посмотреть на все с той стороны, с которой взглянул Рик… Горы — опасное место. Мы-то с тобой это знаем. А вот твой брат — разве что только догадывается.
— Он не один. И мы в самом начале пути. И… — он умолк. Слишком уж его слова походили на оправдания. А оправдываются, когда чувствуют, что неправы. — И вообще, я ему не страж, — все-таки не сдержался и пробурчал он.
— Ты даже больше. Тот, кто ведет за собой, несет определенную ответственность за своих спутников… — он поморщился, словно то, что он хотел сказать, было выше его понимания, но, как он считал, для царевича — в самый раз. — Слушай, — промучавшись какое-то время без толку, он окликнул Рика, — объясни ты ему! Что ты там мне говорил о бродяге и хозяине.
— Он пытается тебе сказать, что обычный человек в своей жизни выбирает не пути, а проводника. И идет за ним, передавая проводнику право принимать за себя решение о том, какая дорога правильная. А проводник выбирает…
— Дороги.
— Да нет же! — поморщился сын торговца, недовольный, что собеседник никак не может понять такую ерунду. — Он выбирает своих спутников! Выбрал — значит, взял на себя ответственность за их жизни!
Аль задумался. Нельзя сказать, что он все понял, но что-то — несомненно. И то, что он понял, ему совсем не понравилось.
— Если бы я знал, что это такая ответственность…
— То отказался бы от нее, — понимающе кивнул Рик. — Прости за искренность, но это не твое. Не знаю уж, пока или вообще. Ты неплохой парень, но о каком предводительстве может идти речь, если ты даже дружить не умеешь?
— Может быть, он потому не умеет, — заговорил Лот, — что его никто не учил.
— Этому нельзя научить, — качнул головой сын торговца, — только научиться.
— Чтобы научиться, нужно знать, чему… — начал Аль. Ему не нравился этот затеянный спутниками странный разговор о нем, в котором ему самому не отводилась роль даже слушателя.
— Вот что, — глаза бродяги вдруг загорелись. — Давай поспорим!
— Что ты научишь ему дружбе? — Рик недоверчиво взглянул на него. — Это невозможно!
— Потому что я сам ничего не умею?
— Да вообще-то для этого и не нужно… — начал тот, однако, прервав себя на половине фразы, вдруг решительно кивнул: — Хорошо. Давай поспорим. В дороге, которая нам предстоит, любая, даже самая неудачная на первый взгляд затея, может стать неплохим развлечением. Какие будут ставки?
— Решай сам! — развел руками бродяга, показывая, что согласен на все, поскольку совершенно уверен в своей победе.
— А меня вы спросить не хотите? — не выдержав, попытался вмешаться в их разговор Аль, но его тотчас отодвинули в сторону:
— Не мешай!
Лот вдруг ни с того ни с сего рассеялся.
— Что?
— Да так, есть идея. Только как мы поймем, кто выиграл, а кто проиграл?
— Нам надо что-нибудь определенное… — задумавшись, опустил голову на грудь Рик. — Какое-нибудь непременное условие. Если старший брат назовет его другом…
— Не пойдет! — решительно качнул головой Лот. — Слишком нереальное условие.
— Хорошо, — легко согласился с ним сын торговца, — тогда так: если я сам — это лучше? Если я, не важно, случайно, забывшись, во сне или в бреду назову Аль-ми другом — ты выиграл.
— Согласен! По рукам.
— По рукам, — Рик хлопнул его по протянутой ладони, словно скрепляя сделку обетом. — А что там насчет ставки? Сдается мне, ты придумал что-то забавное.
— Ну, — хмыкнул тот, — не знаю, насколько это будет забавным для проигравшего, но для всех остальных — уж точно.
— И что это будет?
— Если проиграешь, встанешь на четвереньки и прокатишь меня на своей спине вокруг костра.
Аль с опаской взглянул на сына торговца, опасаясь, что тот, услышав подобное, разъяриться и наброситься на собеседника с кулаками. Однако к его немалому удивлению тот лишь хохотнул:
— Да, неплохая шутка. И, главное, полезная: будет мне наука, не учить осла быть человеком, а то он, того гляди, из тебя сделает осла.
— Значит, ты согласен? — недоверчиво взглянул на него Лот, который, судя по всему, тоже ждал другой реакции.
— А почему нет? Ты, конечно, бродяга и шутки у тебя бродяжьи, но это — не самая худшая. Ведь ты мог предложить мне и войти голышом в ближайший город.
— Какое мне веселье любоваться на твой голый зад? А ты, в случае победы, потребуешь от меня этого?
— Что, испугался?
— Вообще-то, я собираюсь выиграть спор.
— Значит, тебе нечего бояться расплаты. Какой бы она ни была.
— Значит, не назовешь заранее? Будешь играть втемную, чтобы я поволновался?
— Чтобы ты был старательнее в обучении.
— Л-ладно, — кивнул Лот, хотя твердости в его голосе несколько поубавилось.
— Значит, так и решим: если к тому моменту, как горы останутся позади нас, я не назову Аль-ми другом — ты проиграл.
— Хорошо, — хмуро глянув на весело посмеивавшегося сына торговца, бродяга догнал успевшего уйти на несколько шагов вперед Аля. — Ты все слышал?
— Да, — кивнул царевич. Он был мрачен, на душе скреблись крысы и вообще, было так противно, словно они пооткусывали от нее края. — Это неправильно.
— Не одобряешь?
— Нельзя спорить на другого человека!
— Да ладно, — пренебрежительно махнул рукой бродяга, — много ты понимаешь в споре! Тем более что в нашем тебе ничего не грозит — все шишки мне, а развлечение — всем.
