И бились о бока его стремена. Но чудище, растянутое в нить, Разинутою пастью норовило Как бы ловчей бегущего схватить; И вот оно, нагнав его, схватило За самую за холку поперек И со седлом и сбруей проглотило, Как жаба муху. Судороги ног Лишь видели мы в пасти на мгновенье — И конь исчез. Едва дышать я мог, Столь сильное на сердце впечатленье То зрелище мне сделало. А там, В ущелье, виться продолжали звенья Змеиного хребта, и долго нам Он виден был, с своею гривой странной, Влекущийся по камням и кустам, Свое меняя место беспрестанно, То исчезая в темной глубине, То вновь являясь где-нибудь нежданно. И Гвидо, обращаяся ко мне, Сказал: „Когда б я, столько виноватый, Но столь в своей раскаянный вине, Смел дать совет: мы, времени без траты, Должны уйти туда, на выси гор, Где дружелюбно будем мы прияты От камнетесов, что с недавних пор Выламывают мрамор, из него же В Кьявенне новый строится собор; А змей, по мне, не на вершинах ложе, Но близ долин скорее изберет, Где может жить, вседневно жертвы множа“. Я юноше доверился, и вот Карабкаться мы кверху стали снова И в полдень лишь достигли до высот. Нигде кругом жилища никакого Не видно было. Несколько озер Светилося, одно возле другого; Ближайшее на полускате гор Раскинулось, пред нами недалеко; Когда же вниз отвесно пал наш взор, У наших ног, как в ендове глубокой, Узнали мы поляну, где вчера Нас жеребий войны постиг жестокий, И поняли мы тут, что до утра Всю ночь мы вкруг побоища плутали. Пока нас тьмы морочила пора. Разбросаны, внизу еще лежали Тела друзей и кони между них Убитые. Местами отблеск стали Отсвечивал меж злаков полевых, И сытые сидели птицы праздно На кучах тел и броней боевых. Вдруг крик меж них поднялся несуразный, И началось маханье черных крыл И перелет тревожный. Безобразный То змей от гор извивы к ним влачил И к полю полз, кровь издали почуя. Тут жалости мне передать нет сил, Объявшей нас, и слов не нахожу я
