В огромном, похожем на застекленную веранду вертепе, где сверкали белоснежным, уже заляпанным деликатесами, крахмалом столы, переливалась через край музыка и вертелись ряженые гости, почти не отличимые от пингвинами снующих официантов. Чернявые люди специально небрежного вида, художественно нечесанные, приседали в разные позы и стреляли вспышками огромных телевиков, фиксируя неровный переменчатый ток торжества. Оркестр, состоящий из живописной группы полуумирающих евреев, виртуозного аккордеониста-итальянца Сидорини, цыганской танцовщицы и одетого в тубу лауреата всех международных областных конкурсов, выделывал попурри – то выплескивал жалобные для скрипок аккорды 'Лунной сонаты', то взрывался народной песней 'Хава нагиле' и хитом 'Дубинушка, ухнем', а выползающая на невысокую сценку худючая девица с состоящим из двух огромных глобусов бюстом выдавала на гора такие басовые перлы и нежные трели соловья – что жующие, пьющие и трущие салфетками себе и соседкам губы чуть захмелевшие гости визжали всеми октавами от восторга.
– Тихо! – крикнул распорядитель, по виду, возможно, начальник местных проводов и столбов. – Подарок от порта. Прошу, очень прошу, господин Усамов.
Из-за одного стола выкатился небольшой человек с огромным, как рекордсмен арбуз грозящим лопнуть пузом, подкатился к ближнему к эстраде столу и приобнял, стеснив пузом, приподнявшуюся там со своего кресла основательную тетищу.
– Этот, – крикнул он в зал, потрясая небольшой бумажкой, – мой записка. Спроси, что тут пишешь, Усамов. Читай, если могишь. 'В порт. Пропусти без таможни денег и одна вагон. Целуй, абнимай Алишер'.
В зале засмеялись и захлопали. Кто-то подковыристо крикнул:
– А наркоты вагон можно?
– Умный не спросит, – отчеканил Усамов. – Умный тихо вагон пройдет. Арбуз-марбуз любой товар. А этот – прекрасный дам верный до конец спутник жизнь нашего всегда Теодор Федрч – красавец и умниц. Порт наш государсвн поздравляйт и целуйт.
И Усамов опять схватился за тетищу и потерся об ее лицо небритой щекой, вызывая звук отчищаемой шкуркой сковороды. Веселая именинница вдруг выскочила на авансцену и взялась дирижировать задувшим туш оркестром откуда то выхваченной черной розой. Тетища была довольно обширна и высока, маленькие глазки торжественно сверкали из-под белокурого аля Мэрелин Монро парика и толстых щек, в такт розе колыхался обширный подбородок и весь наряд, состоящий из покрытого блестками розово-коричневого платья и усыпанных стразами черных туфель. Вслед за разыгравшейся именинницей выбрался из-за стола ее муж господин Павлов и, страдальчески морщась и улыбаясь красным каменным лицом, стал вновь упихивать за стол упирающуюся и протестующую супругу, и при этом еще получил розой по фейсу.
– Идем, представимся, – угрюмо кивнул Колин, и географ поплелся за ним к главному столу. Компаньон мужа чмокнул, не донеся губ, именинницу в руку, но так, будто хотел откусить, и кивнул на географа.
– Ах, вот он, – выдохнула распаренная мадам Павлова. – Так, подойди небольшой. Издали не разгляжу, – сказала она громко. – Ну и кто это, Теодор?
– Это наш жених, мулечка, – упирая на последнем слове, сообщил Павлов.
– Нашей Клодетты? – поразилась тетища. – Такой… сомнительный…
– Один из кандидатов в женихи, не самый главный. Запасной, – сообщил географ, почтительно глядя на тетищу.
– А-а… – протянула мулечка.
– Чрезвычайно полюбила скромного перспективного человека, дружат – не разлей вода, – схитрил Павлов. – Чрезвычайно известного в сферах милицейских, китайских и даже районах ответственности ГКЧП. Вон, наш астролог не даст соврать. Ильич! Правду говорю?
– Сокровенную правдушку. Гражданин хороший имеет крепкую гражданскую диспозицию. Карты по нем хорошо лежат. Истинный крест на нем, – проверещал тут же и подвернувшийся гадатель, имевший от благодетеля Павлова в свое время бесполезную вырезку.
– Помыть, причесать, приобудь – наш человек будет, – вдруг крикнул сидящий во главе стола вице- губернатор, изрядно уже принявший. – Я сам в город пришел в лаптях, и рожа, как из коровы улыбка. Ведь наш, Теодорка?
– Самый наш, нашей нашего, – скромно потупился адвокат.
– Ну, вот, – успокоился вице и хлебнул из бокала. – А что жених, ну и черт с ним, все женихами ходили, это мудей трясти не мешает, – пошутил. И все хохотнули. – Невеста-то, прорва, где?
– Клодетка! – взвизгнула мамаша. – Куда тебя черти носют?
– Здесь я, мама, не орите, – подплыла к столу, держась за бокал шампанского, дочура.
– Может, потом, мулечка? По семейному? – умоляющим зверем глянул на жену адвокат.
– Так что он тебе… этот? – протянула мулечка, указывая на географа ложкой, с которой сочился на скатерть жульен.
– Дружат неразлучно уже три дня, – зажжужал Павлов. – Совместно копят мои деньги на мелочи для будущих маленьких, коляски, подгузнички…
– Она чего, уже… товось… с этим? – изумилась мамаша. – Клодетка! – опять взвизгнула. – Так вы чего, юноша потертый… кем, вообще? Где состоите?
– Изучаю древние цивилизации, – вежливо сообщил географ. – Их фундаментальные сокровищницы знаний и материальной культуры. Извлекаю золотой опыт поколений в целях обустройства сегодняшней планеты, а также наполняю ведущие медицинские учреждения области контингентом, которые обласканы голубем.
– Так ты антикварный фрайер, так и скажи, не трись. Говоришь складно, – усомнилась тетища. – Ну-ка выпей, и протянула ему свой бокал, набухав туда коньяку. – Устойчивый ты, в жизни то?
Географ перелил себе в стоящий рядом чистый и свежий и пригубил:
– Не решаюсь пока испить с Вами из одной чаши полную чашу. Пока не наделен благословением.
Тетка откинулась:
– А ты почтительный… Так чего копаешь, древние… чего… кости чтоль?
– Он черный копатель, – встрял вдруг Ильич, гламурно закатывая глаза и котячьи улыбаясь. – Добывает черте что из-под земли.
– Знаю, слыхал, – вдруг крикнул вице-губернатор, корча зверскую рожу. – Черные копатели. Это банда еще та. Ржавое оружие, доспехи, золотые бляхи… мухи… Сам недавно открывал торжественно мемориал павших врагов. Эти банда, – радостно подтвердил он. – Нефть копать в области будешь?
– Нефть готов, – скромно подтвердил Арсений.
– Пристроим, – заорал вице. – Кто готов чего скажут копать – тот наш. Парень смышленый, по хитрой роже видать.
– Так ты нефтяной, – одобрительно кивнула мамаша. – А чего корчишься, Клодетка!
– Небогемно орете, мамаша, – промямлила Клодетта. – И чего? Этому дала, этому дала, и столько же еще осталось.
– Вы что ж… с ним… уже товось… сложились крылышками, ангела голубиные… Что это папашка про колясочку?
– Врет, как сивый, – поджала дочка губки. – Я с такими только за бешеную зарплату. Я дочка тихая. Кого папенька в женихи выпишет, у того и буду кошелек сосать, и волосатый и пузатый. Такая презентация- меструбация.
– Вот это по-нашему, – хрякнул, добро улыбаясь вице. – У младшего соси, старшему носи.
Тут дочурка вдруг подъехала к географу, крепко схватила его за шею, и, почти удушив испарениями виски и пузырьками содовой, вцепилась в губы, походя шепнув: ' Нефтяные денежки пополам, суженый'.
Еле географ под аплодисменты зала отцепил оторву и промямлил, дико озираясь: ' Ну не здесь же, мулечка'.
Тут же тетеха их отправила, напутствуя:
– Ну идите, детки, дружите. Только с предохранением. Иди, иди, Клодетта. Посади где-нибудь кандидата сзади. Там, там, – махнула она рукой, плохо гнущейся от обилия перстней. – Пускай покамест икру трескает, молоки набирается. А после докажет дочуре – в жеребца корм, не зря жрал.
Арсений очутился за дальним столом, в компании с каким-то типом, который тихо оглядывался, быстро
