именинника сыскал. Всем не шевелиться на местах, приборами не звенеть. Разрешается по стопке, не более.
К ящику вышел робот-ищейка. Это был майор Чумачемко. Он обнюхал ящик, обняв и встав на задние лапы, приложил к нему со всех сторон ухо, поводил над ним ладонями, закрыв глаза, и, вдруг, перекрестившись, со страшным криком: ' Эх, пропадай, служба-дура!' рванул за заветную ленточку. Зал ахнул и рухнул на пол.
Створки короба раскрылись, и из него одна за другой стали выползать, а потом вылетать и кружить по залу, порхать и резвиться красивейшие черные, сиреневые и темно-зеленые бразильские траурники- бабочки. Их было, наверное, с полсотни или сотню, и чудилось, что ни на одной из них орнамент на крыльях не был природой повторен. Зал завореженно следил за вылетом летка.
– Красотина, – выдохнула тетера, – Куда этой Фаберже! Моль, только в размере. Шторы пожрут, – сообщила она в зал.
– Ну вот, – подвел итог происшествию ведущий. – А вы попрятались от своего счастья.
– Мы им к дню крылатый сифилис пошлем и кур с птичьей холерой, – крикнул перенесший страшные минуты вице и нервно захохотал.
Захохотал и зал, и задвигался.
– Танцы, – объявил ведущий. – Взаимные беседы-междусобойчики, фуршеты, кушанья, разносолы.
И празднество потащилось дальше. Трижды, ближе к его завершению, когда географ не бродил, тыкаясь в двери и пытаясь найти ориентацию в доме, а сидел напротив упавшего в свиное заливное бухгалтера, к нему подходили люди с одним вопросом. Подошел Павлов, тяжело сел рядом и, думая о другом, спросил:
– Вы, Арсений Фомич, домой по-родственному не езжайте. Как свой, как бы. Где будете, поближе к запретному плоду, или как обычный пока рядовой гость?
– Подальше, как обычный, – подтвердил географ.
– Тогда вот Вам схема-планчик дома и Ваша комната. Там уж все готово будет к двум ночи, – и протянул так необходимую Арсению ксерированную бумажку с крестиком. – Извините, – добавил, отводя глаза, – не могу уделить Вам пока должного внимания, завертелся дьявольски.
Географ отнекнулся, что, мол, он не слишком крупная птица и рад посидеть тихонько с приличным человеком, и кивнул на рухнувшего в заливное бухгалтера. И только поднялся в какой-то момент, чтобы незаметно шмыгнуть во внутренние покои, как подсел к нему Колин Альберт, ногой отодвинул кресло с бухгалтером, так, что оно вместе с поклажей рухнуло навзничь, и сухо спросил:
– В каком номере ночуете?
– А Вам что за дело? – нелюбезно встретил вопрос географ и поглядел на суетящихся возле бухгалтера официантов.
– Вы пока фигурируете, как живой. Забочусь, – щелкнул челюстями совладелец бюро.
– Желаете подсказать безопасное место ночлега?
– Из помещения не суйтесь, во избежание, – поднялся строевик, скривив желваки.
И, уже сунувшись в коридор, лицо в лицо ткнулся Полозков в гадателя ГКЧП, язвительного старикашку.
– А, Вы! – опешил Арсений.
– Искал на кухне вырезочку, – сморозил сухонький свидетель звезд. – Стибрить желание лелеял. А Вы что-с тревожились? Идемте-ка, я что Вам скажу.
И, усевшись рядом, заявил:
– Выгоняют. На ночь ни крова, ни транспорта. Вот как у нас с неудобными исследователями политтехнологами и чревовещателями. Так что гонят меня из теплой фатеры в ветреные дали. Как странника пилигрима, проходимца Всея Руси.
При этих словах Арсений заметно вздрогнул.
– Не приютите в своей коечке, на задах? Я безопасен. Ну, так и думал, извиняюсь за неловкое. Тогда, давайте, Вы здесь заместо меня. Оставайтесь за главного, провидца и толкователя снов.
– Вы тоже, что ли, патером числились у мадемуазель Клодетты?
– Злые Вы, молодые, над стариками потешаться.
– Так оставьте за себя кого посноровистей, этих… Альберт Артурычей.
– Это шавки, – тихо и спокойно ответил гадатель. – Бультерьеры. Разве они в серьезное гожи? В серьезное да стремное лихие нужны, с мозгом. Навроде Вас. С простреленной мечтой. Навроде кто за других, кого не надо, сдохнуть готов. Кадровый голод слабо сказано. А эти – мастифы. Вы себя берегите, – напутствовал, поднимаясь, планетарный блуждатель, – а то звезды об Вас переживают. А когда сцепляются мастифы с койотами, да шакалы с гиенами и начнут грызть друг другу жилы и рвать глотки за кусок тухлой оленины или просто из злобы – кто выживет и кто останется возле звезд, пересчитывать и проверять на перекличке их строй – небольшой сверчок, вовремя влезший на свой шесток. Потому что помимо зубов у него есть голос, заливистый стрекот, который слышен и тем, кто забрался высоко и глядит далеко. Тем, кто мировой держит порядок, напару с прозорливцами небес. А Вы зачем, смею спросить, Арсений Фомич, после митинга стихийно потащились за отчаянным человеком мужиком Гафоновым и имели с ним беседу? Да можете хоть и не отвечать. Он, ведь, странная фурия, этот Гафонов.
– Следите за мной? Этот следит все за мной, еле дышащий Хорьков… Вы следите.
– Так Хорьков ведь помер, – удивился гадатель.
– Помер?! – поразился в свою очередь географ. – Мне кажется, пока слава богу жив.
– Жив?! Ну, однако, у Вас и 'слава богу'. Жив…Он, ведь… Или я путаю по старости слепой… Или другой Хорьков? Нет… Жив, точно жив, – обрадовался прозорливец. – Вот, шельма. И за Вами ходит? Ой-ей… А я-то как раз и не слежу, очаровательный Арсений Фомич. Потому, что Вы забавная совсем личность. Понять я Вас не смогу, поступки Ваши на картах не высвечу, на что мне следить? Пускай эти, фельдфебели и штабс- капитаны рыскают, мое дело сторона. Сторона звезд всегда правая. Сторона порядка. Чтобы звезды не шарахались, а всегда держались в созвездиях, где прописано им в атласах. Иначе каюк. Всем нам каюк- компания. Не дуйтесь на меня, мне, может, одному и хочется, чтобы Вы возрадовались и воспарили. Да и присмотритесь, не ходит ли кто за Вами на самом деле, китаи какие, ей богу. А то старика втянули. Вот уж грех.
И планетарный деятель скрылся.
К самому концу представлений, когда носатые скрипуны уже еле дергали палками по струнам, а пестрая цыганка цветной тряпкой валялась на руках какого-то еле двигающегося, на кресло рядом с осоловевшим географом плюхнулась Клотильда. Будущая невеста двигалась на автопилоте и выглядела, как покинутая пчелами медовая лесная колода.
– Ты… – сказала она, поводя пухлым пальцем перед вазой с цветами, – ты, педа… педагог, зачем от законной доли в дальнюю спальню залез… Мне, который от девчатины шарахается в семью не нужен. По жизни я хоть и гульная гламурка, но супруг обычай исполняй, хоть ты поперек тресни.
Помолчала, обведя лежащего поперек кресла бухгалтера несвежим глазом.
– Я в строгости заведена. Поперва простынь народу сунь, хоть клюквенную, хоть крюшонную – это, конечно, отжило. Но с законным под ручку променад обозначь. А то… что подумают. А под таким кислым тоже праздник проводить с катушки съедешь. Ты давай… учебный… силу мышц копи, чтоб меня на скаку… породистую…
– Иди-иди, Клава, ситра выпей, – отрезал сурово жених.
– Гонишь? – пьяно надула губехи Клотильда. – А как глобусом законную по жопе гонять, так девку отыскал. Ну и пойду, – поднялась кое-как, опрокинув строй фужеров. – Будешь модничать, найду себе амса… бль… анса… бль скрипунов в черных бабочках с метровыми… носами…
К двум ночи все устали. Кто уехал, кого увезли или угомонили. Арсений, уставясь в план, побрел в свою комнатку. В коридорах служки, пожилые тетушки с синих хлопковых блузах протирали и убирали на ночь. Как бы ошибаясь дверьми, географ сунулся и в кабинет, как ему показалось, и в библиотеку, но никакого группового фото не обнаружил. Прибредши в свою комнатенку, он увидел, что это чистый двуспальный почти гостиничный номерок с двумя аккуратно и стерильно застеленными кроватями, а также сияющая свежестью туалетная комната с душем.
Он наскоро принял душ, вытерся пахучим полотенцем и рухнул в койку, рассчитывая поспать час или
