Lost structure

радикального опыта, получаемого, схватываемого рефлексивно... В отличие от той 'полисемии', о

которой говорят формалисты, неоднозначность языка, по Бланшо, вовсе не связана с

функционированием какой-то символической системы, в ней дает о себе знать само человеческое

бытие, лингвистика обретает статус онтологии... Бланшо идет глубже простой фиксации

антиномий, он их артикулирует... Языковый опыт — это не перевод на язык какого-то другого

опыта, например метафизическо-

138 Это та тема, к которой, правда с более историцистским уклоном, обращается Ж. ?. Фe (J.P. Faye) в Le recit hunique, Paris, 1966

139 Maurice Blanchot, Lo spazio letterario, Torino, 1967, 'La comunicazione'

338

го, он есть сам этот опыт... Когда Бланшо пишет, что 'литература это такой опыт, в котором

сознанию открывается суть его собственного бытия как неспособность утраты сознания, когда

прячась, уходя в точку какого-то 'я', оно восстанавливается — по ту сторону бессознательного —

в виде некоего обезличенного движения ..', проступание бытия в опыте литератора вторит его

проступанию в опыте феноменолога, как его описывает Сартр... Для Бланшо деперсонализация —

диалектический момент, без которого не обходится никакое пользование языком...' И поэтому,

'вне всякого сомнения, Бланшо гораздо ближе к Сартру, и уж во всяком случае к Хайдеггеру и

Левинасу, чем к Леви-Стросу и Барту' 140.

Замечания справедливы: Бланшо вкупе с новой критикой, напичканной лакановскими идеями, совершают переход, как показывает вся защитительная речь Дубровского в 'Критике и

объективности', от рефлексии по поводу субъекта, выявляющегося в движении созидания

смыслов, к открытию того факта, что то, что казалось творением смыслов, творением, которое, как

предполагалось, должно увенчивать бдение критика на краю разверстой пропасти произведения, годится только на то, чтобы удостоверить ничтожность субъекта и самого произведения перед

лицом верховного суверенитета Другого, самоутверждающегося в плетении дискурса.

Но столь ли несходны эти движения, как кажется? За лакановской теорией Другого определенно

угадываются фигуры Сартра и Хайдеггера (подключая сюда и Гегеля), потому что помимо

упований на объективность поступи означающих сама неизбежность соотнесения этой поступи с

неким порождающим ее Отсутствием выдает присутствие Хайдеггера в самом средоточии

лакановской мысли. И та же неизбежность заставляет видеть в статистическом упорядочении

сцепления означающих последнюю, но не окончательную возможность структурировать

Отсутствие, которое есть само Бытие как различие и которое неизбежно утверждает себя по ту

сторону всякой попытки структурной методологии.

V. Лакан: лик Отсутствия

V.l.

Как же случилось, что одно из наиболее строгих и прочных установлений структурализма, статистический анализ цепи означающих, обернулось превознесением Отсутствия?

140 Les chemins, pagg. 266 и сл.

339

А случилось это так потому, что схоронившаяся в дискурсе Лакана идея отсутствия предстает как

залог онтологической фундаментальности, наделяя все рассуждения о различиях и оппозициях, неизбежные в бинаристской по своему происхождению теории, метафорическим смыслом.

И поэтому следует разобраться с тем, что собой представляет 'отсутствие' в координатах

бинарной системы. Действительно, в структурированной системе всякий элемент значим

постольку, поскольку это этот элемент, а не другой или другие, на которые он указывает, тем

самым их исключая. Всякая фонема наделяется значением вовсе не благодаря своим физическим

качествам, но в связи с той валентностью, самой по себе пустой и невесомой, которую она обре-

тает в системе фонем. Но в конечном счете, для возникновения смысла необходимо присутствие, наличие одного из членов оппозиции. А если его нет, то и отсутствие