то месте, ее нет ни у психоаналитика, ни у пациента, ее нет даже в их взаимоотношениях: у
истины нет ни места, ни формулы 172. 'Человек незрел вовсе не из-за природной ущербности, он —
извечная недохватка, прирожденно перезрелый, и вот в этой-то витальной
желания, швыряющие его в историю, которая состоит из пустот, разрывов и конфликтов' 173.
Таким образом, уроки Фрейда это уроки трагического, и оптимизм американского психоанализа, старающегося снова включить призрачное 'я' в систему норм общественной жизни во имя его
благосостояния, извращает самый дух фрейдовского учения, видящего в психоаналитической
терапии воспитательную процедуру, которая помогает понять наше существование как бытие-к-
смерти. И в этом смысле выводы, извлеченные из лакановского учения, совпадают с тем, что
написано на тех страницах 'Бытия и времени', где говорится о 'предваряющем решении'. Пси-
хоанализ живет под знаком смерти.
И если в дальнейшем в отличие от Хайдеггера для психоаналитика изначальная
все более физиологические очертания, то для наших выводов философского свойства это не имеет
особенного значения.
VII.4.
Но самое важное как раз то, о чем Деррида в своем прочтении фрейдовского текста судит с
безнадежной проницательностью: в тот миг, когда эта воплощенная незадача, субъект, замечает, что он
171 J. В. Pontalis,
www.koob.ru
172
173
350
вовлечен — пишет ли он, говорит ли — в игру намеков и умолчании, что он оплетен цепью
символов, сознание этого не помогает ему выйти из игры. Мы уже знаем: никакого метаязыка
Другого нет — и значит, не может быть никакого трансцендентального обоснования отношений
субъекта с бытием, о котором он говорит. И у Фрейда его тоже нет, и это становится совершенно
ясно (хотя он и строил свое исследование как ряд метафор, сквозь которые просвечивали смутные
образы письма, сложных машин, ходьбы) из тех последних цитат из 'Толкования сновидений'
при описании нейронной структуры памяти, всегда означают пенис, коитус, влечение к матери.
И это могло бы послужить предостережением тем, кто все еще воображает, что он занимается
выявлением последних структур: повествуя о них, вы всегда повествуете о
всяком случае
намереваетесь это сделать, это тот самый язык, чью ложь и должны были разоблачить структуры.
И тогда лучше понимаешь, что так раздражает критику феноменологического толка, и отчего она
задает ликвидаторам структурализма вопросы, которые последним кажутся лишенными смысла.
Именно такая история и произошла с полемикой, развернувшейся вокруг книги Мишеля Фуко
'Слова и вещи' 174.
VII.5.
Действительно, у Фуко нашумевшая и неверно истолкованная 'смерть человека' совершенно
очевидно предполагает отказ от трансцендентального обоснования субъекта и, следовательно, осо-
знание того факта, что направления Гуссерль — Сартр, с одной стороны, и Ницше — Хайдеггер, с
другой, совместимы только в узко определенном смысле. Но что любопытно, так это то, что
(вопреки первоначальному впечатлению) сделав выбор в пользу направления Ницше —
