Своего человека, который деньги выдавал бы, в Чушках не было. Бухгалтер Тамара Эдуардовна приезжала из райцентра каждое пятое число. В тот день как раз пятое число и было.
Приезжая Тамара Эдуардовна располагалась за прилавком сельского магазина и отсчитывала всем зарплату.
Обычно в магазине деньги тратят. А вот в Чушкинском их получать можно.
Тамара Эдуардовна была грузна и усата. Усы у нее были, конечно, не генеральские, а все ж имелись. Небольшие. Как у Лермонтова. Тамара Эдуардовна даже охранников-инкассаторов с собой никогда не брала. Она всех разбойников усами на расстоянии держала.
Навалившись мощными локтями на прилавок, бухгалтер из райцентра сверяла записи в своей счетной книге. Все ли получили заработанное? Получалось что все. Только молодой слесарь Константин Крыжовников еще не приходил. Тут открылась дверь магазина, и вошел как раз молодой слесарь Крыжовников.
Тамару Эдуардовну оранжевый платок Крыжовникова сильно потряс. Сама-то она в лисьей шубе ходила. Но еще больше изумили Костю лермонтовские усы бухгалтерши.
— На поэта-то как смахивает, — удивлялся Костик. — Не на Пушкина ли?
— Он, наверное, беженец, — размышляла в свою очередь Тамара Эдуардовна. — Ходить не в чем. Вот на зарплату-то и купит.
— Фамилия? — спрашивает бухгалтерша.
Костик с трудом оторвал взгляд от небольших усов и переместил его на располагающиеся выше глаза. Они были пронзительные. Как у участкового Семашко. Только у дяди Василя усов не было.
— Крыжовников, — говорит Костик. — К. В.
— Кирилл Владимирович? — интересуется бухгалтер.
— Константин Викторович, — объясняет Крыжовников.
— Ну, что ж, тогда получай зарплату.
Тамара Эдуардовна ткнула мощным указательным пальцем в счетную книгу и попала прямо в пустое пространство между надписью 'Крыжовников' и цифрами '1.500'.
— Распиши-кось.
Пока молодой слесарь Крыжовников расписывался, Тамара Эдуардовна сильно сомневалась, что он все-таки Кирилл Владимирович, но отчего-то не хочет в этом признаться.
— Тыща пятьсот, — объявила бухгалтерша, крупно плюнула на пальцы правой руки и принялась отсчитывать деньги.
Бухгалтеры всегда плюют себе на пальцы правой руки. Конечно, если они не левши.
— Чой-то много, — вдруг говорит Костя. — Мне, пожалуй, восьмисот хватит.
К этому моменту усатая бухгалтерша добралась до пятисот пятидесяти пяти рублей и остановилась передохнуть. Тамара Эдуардовна работала давно и в разных организациях. Она привыкла, что людям денег не хватает. То, что кому-то переплатили, Тамара Эдуардовна слышала в первый раз. И это ее совсем не обрадовало. Ей-то платили как раз за то, чтоб она все деньги, сколько посчитано, другим отдала. Не больше, конечно, а все же и не меньше. В соответствии с бумагами.
— Не на базаре, — сказала бухгалтерша. — Ишь, расторговался.
Она плюнула на правую ладонь второй раз и стала считать дальше. Купюры были мелкие. Считать приходилось долго, а уж плевать — часто.
— Нет, — снова говорит молодой слесарь в странном оранжевом платке. — Вы мне только восемьсот давайте. Чего мне с остальными-то делать?
— А чего хочешь. Хоть на лоб себе клей.
— Дак кабы одна купюра можно и на лоб. А у вас их пачка. Их только на спину лепить, как горчичники.
— Можешь на спину, — отвечает бухгалтерша и считать продолжает. А купюра-то совсем мелкая пошла. По десятке.
Тамара Эдуардовна утомленно остановилась. Дала пальцам немного отдохнуть.
— Что ль торгуешь чем? Приторговываешь?
— Слесарю. Деталь точу.
— А, деталями приторговываешь, — смекнула Тамара Эдуардовна.
— Не, мы их в трактора вставляем. — И, подумав, Костя добавил: — Чтобы ездили.
— Интересно как, — подумала бухгалтерша, — не приторговывает и денег не хочет. — Может больной? — вдруг испугалась она. — С рельсов сдвинутый? В оранжевом платке ходит.
Однако лицо у молодого слесаря было светлое. И даже мудрое.
— Теть, вот ты всю зарплату проедаешь? — вдруг спрашивает слесарь Крыжовников.
— Всю не проедаю. А треть — пожалуй.
— А остальное куда ж?
— Коммунальные платежи нынче велики.
— Нешто, такие большие?
— Немалые, — подтверждает бухгалтерша. — А ведь еще дача имеется недостроенная. Знаешь, туда сколько материалу надо?
Видно, материалу требовалось много.
— Шубу надо брать, новую. В этой-то ходить стыдно.
Между тем в лисьей шубе Тамары Эдуардовны было бы не стыдно ходить и русскому царю.
— А чем же эта нехороша?
— А тем, что на лису мода кончилась. На норку началась.
Тамара Эдуардовна снова смочила пальцы и стала листать денежную стопку. Со стороны казалось, что в шубе бухгалтерше стало жарко и поэтому она обмахивается китайским зеленым веером.
— А вот помрете, — сказал вдруг Крыжовников. — На кой вам, мертвой, шуба и дача?
Зеленый веер замер. Стих сухой шелест купюр. Будто кто-то шел по усыпанной осенними листьями дороге и вдруг отчего-то остановился.
— Как так, помру?
Видно, помирать Тамара Эдуардовна не собиралась.
— А так, — наседал Костя. — Скоропостижно.
Страшно сделалось бухгалтерше из райцентра. Ей привиделось, что она вдруг умерла, а дача и шуба продолжают жить на этой земле. И живут в даче совершенно не знакомые, неприятные люди, одетые в ее лисью шубу.
Стало Тамаре Эдуардовне больно и горько.
— Что же делать? — сетовала она. — Как же теперь жить?
— А так, выписывайте мне восемьсот рублей.
— А остаток-то?
— Остаток в сельсовет отдайте. Путь на новый трактор копят. А-то старый не ходкий. Вот-вот и кончится. Давайте подпишу чего надо.
Костя подписал чего надо и пошел с восемьюстами рублями к двери.
— До свиданья.
— Будьте здоровы, Кирилл Викторович, — ответила Тамара Эдуардовна.
«Медвежатник» Дрын
К концу ноября на Чушки стал сыпать мелкий, словно просеянный через некрупное сито, снег. А уж в начале декабря сито прорвало, и на село обрушились снежные горы. Они падали с неба прямо сугробами. Да так ловко падали, что накрывали собою целые дома. Теперь будто и не было села Чушки. Вместо домов стояли вдоль оледенелой реки Вожки семь белых папах, из которых торчали трубы и, иногда, телевизионные антенны. Казалось, так они и упали с неба. С трубами и с телевизионными антеннами. Только возле первого сугроба, если глядеть от райцентра, иногда виднелось оранжевое пятно. Можно было
