подумать, что кто-то развел у дороги небольшой костерок. Но это был не огонь. Это возле своего дома медитировал дзэнский монах Костя Крыжовников, одетый в японскую национальную монашескую одежду. Этот парень жил на ползарплаты, а вторую ползарплаты отдавал на покупку нового сельского трактора. Потому что старый-то был совсем не ходкий. Глох, чуть что. Кроме того, имел парень Крыжовников необычные способности. К примеру, мог вытащить утопший трактор из Вожки или малость полетать.
Однако не все знали о таких ненормальных для обычного человека качествах. Не ведала об этом и одна темная личность, которую, узнав поближе, можно было бы смело назвать черной. Угольно-черной была ее душа. И жгла уголь этой души лишь одна страсть. Страсть к чужой собственности. Интересно, что звали обладателя угольно-черной души Дрыном. Видимо, оттого что для выполнения своих темных дел он пользовался штукой, к которой только это слово и можно было применить: 'дрын'. Окрестная же милиция звала Дрына 'медвежатником'. Хотя, надо сказать, никакого отношения к медведям он не имел. Он их даже никогда не видел. Может быть, потому что из своего логова он выбирался поздно ночью, когда все медведи спят, объевшись грибами и земляникой. Не спала по ночам лишь районная милиция, ожидая известий об очередной краже, даже, возможно, со взломом.
— Кто же, елки-моталки, этот 'медвежатник'? — думала окрестная милиция.
Это мы с вами знаем — кто, а милиция не догадывалась.
Но вдруг в участке райцентра раздавался звонок. Наряд прыгал в 'газик', а 'газик' прыгал по темным не обустроенным дорогам, раскидывая по окрестным лесам свет тусклых фар. После такой дороги наряд еще долго не мог успокоиться и невысоко подпрыгивал на месте преступления. Хотя прыгать им было уже особенно незачем, преступник всегда успевал скрыться. Лишь где-нибудь под сломанной дверью торчала штука, которую иначе как 'дрын' и не назовешь.
Это был своеобразный автограф преступника. Как художник подписывает своей фамилией созданные им картины, так правонарушитель 'подписывал' дрыном свои преступления.
Вот такая головная боль была у районной милиции. И с каждым днем эта боль усиливалась. Потому что блюстители порядка понимали, что как раз вот в этот самый момент медвежатник сидит и думает, кого бы ему еще ограбить?
— Кого бы мне ограбить? — думал Дрын. — Какого бы лопуха на бабки кинуть?
Тут надо пояснить, что ни в каких бабок лопухами Дрын кидать не собирался. 'Лопухами' он называл всех порядочных людей, а 'бабками' — деньги. 'Кидать' на его языке означало 'грабить'.
Так вот.
— Какого бы лопуха на бабки кинуть? — мозговал Дрын. — Говорили, в Чушки один лопух из-за границы вернулся. Не его ли?
Дрын посоображал еще немного и решил, что, пожалуй, 'его'.
Обмозговав это дело, правонарушитель подошел к куче грубых железяк, наваленных прямо в его логове, и поворошил ее ногой в жестком кирзовом сапоге. Наконец, нагнувшись, он поднял самый грубый и самый толстый дрын.
Преступник попробовал представить себе 'лопуха', которого он будет грабить. Получился толстый дядька с пухлыми щеками, в черных заграничных очках.
— Й-эх! — сказал Дрын и в воображении треснул железякой по темным импортным очкам.
На улице было неважно. Казалось весь райцентр и прилегающие к нему села кто-то засунул в огромный холодильник.
Однако преступника грела мысль о чужом имуществе, которое вскоре перейдет в его собственность.
— Видак, наверное, есть, — подсчитывал чужое добро Дрын. — Телек. Сотовый, понятно. Не дурак же он, без мобилы ходить?
Сам-то Дрын ходил без 'мобилы' и дураком при том себя не считал.
Метель дула в лицо преступному элементу, словно пыталась задуть его обратно в райцентр. Подальше от глубинного села Чушки. Но задуть Дрына не получалось из-за кривой железяки, которая сильно добавляла ему веса.
Наконец темноту впереди прошибли три яркие точки, похожие на звезды, или даже планеты. Однако это были не небесные светила, а окна, освещенные изнутри несильными шестидесятиваттными лампочками. Одно из них горело в доме небесного человека Кости Крыжовникова, у которого, между прочим, никакого 'видака' не было.
Но не знал этого Дрын. Не ведал он и того, что второе освещенное окно было вделано в сельский милицейский участок. Там внутри, под неярким светом, на своей фуражке подремывал участковый Семашко и во сне подрагивали под его голубой форменной рубашкой могучие мышцы.
А если бы Дрын заглянул в третье окно, то наверняка увидел бы стол, окруженный гостями. Хотя нет. Стола бы он все-таки не увидел, поскольку трудно его было разглядеть под салатницами с салатами, тарелками с огурчиками, мисочками с баклажанной икоркою и много еще под чем. Все это было для гостей. А уж гости-то были — для агронома Яблочкина, который, кстати сказать, вчера приехал из Африканской республики Буркина Фасо, где он учился выращивать пальмы.
Между гостей увидели бы мы и Костину тетку Василису Липовну и дядьку его Липыча. Только пса Бушлата мы бы не углядели, поскольку находился он глубоко под столом.
— Бананы! — объяснял загорелый Яблочкин. — Финики!
И разводил руки, показывая огромный рост бананов и немалые размеры фиников.
— Компьютер у него, наверное, имеется. — соображал Дрын, навалившись на забор перед домом Крыжовниковых. — Стиральная машина программная. И еще микроволновая печь.
Но, разглядев серую трубу, соединенную с небом призрачным пепельным дымом, грабитель решил, что микроволновки у 'лопуха', пожалуй, все-таки не имеется.
— Жмот, — решил Дрын и ахнул железякой по калитке.
— Дрын! — сказала калитка и в обмороке упала на снег.
Тяжело погружаясь в сугробы, которые издалека могли показаться сахарными, Дрын пробрался к двери чуть покосившегося серого дома.
Преступник, конечно, не знал, что днем-то этот дом зеленый с белыми резными наличниками.
— Дрын! — охнула дверь и свалилась куда-то в теплую черноту дома.
В лицо преступнику ударил запах блинов и ватрушек, но, к сожалению, остановить его не смог.
Едва грабитель скрылся в доме, шапка небольшого сугроба перед крыльцом съехала от тяжести вниз, и под нею обнаружилось лицо. Причем без каких-либо признаков щек и очков. Как обычно Константин Крыжовников медитировал, сидя на снегу в японской специальной одежде. Хотя Крыжовников к моменту появления Дрына успел слиться со вселенским разумом, его собственный ум не спал. Костя прекрасно видел, как плотный замерзший тип, на плечах которого имелась гнутая железяка, взломал дом и исчез внутри.
— Каждый делает собственную карму своими действиями, — рассуждал Крыжовников, подразумевая под дзэнским словом 'карма' русское понятие 'судьба'. — А потом получает за них награду или несет ответственность.
За прямоугольником окна столовой комнаты запрыгал мячиком свет карманного фонаря. Вдруг в доме что-то лопнуло и брызнуло в стены со стекольным звоном.
— В данном случае, конечно, имеется в виду ответственность, — раздумывал Костя.
Световой мячик поскакал дальше и переместился в окно спальни. Там что-то грохнуло, а затем ухнуло.
— Но мы-то не должны вмешиваться, — мыслил Костя. — В этом есть кому разобраться.
Тут дом вздрогнул от погреба до самой крыши. Казалось, что где-то внутри него неожиданно произошел заворот кишок.
На крыльце дома появился Дрын. Луна холодным блеском своего лица осветило лицо преступника. Стали видны мощные надбровные дуги, под которыми двумя угольками горела неудовлетворенная чужим имуществом душа.
— Где видак? — читалось в блеске под надбровными дугами. — Где мобила?
Мысли преступника были такими громкими, что Костя Крыжовников, обладавший неслыханными способностями, их сразу услышал.
