Ведеркин расклеивал объявления.
Приладив на стену последнее, он довольно разглядывал дело своих рук.
Сзади кто-то подошел, большая темно-синяя тень упала на листок.
— Сбежал? — спросили его.
— Далеко не сбежит, — ответил лейтенант и пригладил рукавом отклеивающийся уголок.
— Ну-ну, — сказали за спиной, и некто растворился в темноте.
Ведеркин нагнулся за сумкой с клеем и картой и оставался в такой позе минуты три: следы показали, что это была бабакуда. С нюнзиком или без осталось загадкой.
Лейтенант, понурившись, стоял перед Картузом.
— Ну, будет… — шеф снисходительно похлопал его по плечу. — Против качелей он не устоит, заодно и ребятишек здешних порадуем.
Сыщики нырнули в ближайшую мусорную свалку и через какие-нибудь полчаса из старой кровати, пылесоса, ящика из-под бутылок и кое-каких мелочей создали штуку, которой бы и Кулибин позавидовал. Конструкция держалась на медной проволоке и честном слове инспектора.
Качели приводились в движение Ведеркиным, сидящим в засаде, путем дергания бельевой веревки, конфискованной для проведения операции. Прищепки на ней поблескивали зеленым и казались светлячками, плавно парящими над землей.
«Маяк» пропикал двенадцать часов. Картуза видно не было.
Луна отражалась в лакированном козырьке Ведеркина. Монотонный скрип качелей отражался эхом от соседних домов. Прищепки, усыпляя бдительного лейтенанта, медленно маячили перед глазами.
Вдруг на стену слева от Ведеркина упала большая тень, напоминающая слона, кенгуру и собаку одновременно.
Лейтенант вскочил. Пятно тени на стене отпрыгнуло огромным австралийским скачком. Земля вздрогнула.
Ведеркин, человек в общем-то серьезный и не суеверный, в такой ответственный момент все же дал слабинку, но принялся зазывать животное:
— Ловись, бабакуда большая и маленькая, — приговаривал он.
Глаза лохматого зверя дальневосточной наружности были прикованы к качелям.
Наконец бабакуда не вытерпела, зевнула, с разбегу вскочила на качели и, странно, сама принялась их раскачивать. Картины была не для слабонервных, но Ведеркин выдержал.
После десятого качка бабакуда упала, вместе с качелями.
Неизвестно откуда появился Картуз. Накинул на зверя сеть и закрепил победу морским узлом. Бабакуда шумно храпела. Сыщики уселись на зверя.
— А где вы были? — спросил лейтенант.
— Видите ли, мой друг, — начал Картуз, — я с самого начала не был уверен в надежности нашей конструкции. Допустить повторного убега ценного экземпляра было нельзя. И я решил подстраховаться. Я спрятался внутри и, когда животное прыгнула на наше устройство, прижал его лапы к бортику. В результате нашей борьбы амплитуда маха увеличилась. Бабакуда силилась выпрыгнуть, но мы так прочно засели в ящике, что это стоило бы ей больших трудов. Вы слышали, как зверь взвыл, почувствовал всю цепкость ВАГОНа? Тут как раз подошел десятый качок, бабакуда дернулась засыпая, и качели не выдержали.
В лаборатории ненужных животных было весело. Синяков радовался вернувшемуся объекту диссертации. Все поздравляли друг друга. Даже нобелевские лауреаты присоединились к празднику. Лишь только что проснувшийся лаборант ничего не понимал, разглядывая следы на халате и крошки съеденного завтрака.
— А скажите, ваша бабакуда разговаривает?
— Да вы что, — рассмеялся Синяков. — Нема как рыба.
— Как рыба? — сквозь сон произнесла бабакуда. — Ну-ну… — И хлюпнула нюнзиком.
Глава шестая
Дело о Лукоморье,
или Там чудеса, там леший вроде…
Воскресенье Кисляевского отделения ВАГОНа отличалось тем, что Картуз вместо утренней зарядки работал на огороде.
Позавтракав любимой шотландской овсянкой, называемой в английском простонародье «порридж», инспектор надел кирзовые сапоги и вышел на посадочные работы с тяпкой в одной руке и «Ста полезными советами любителям правильной посадки капусты» в другой.
Вдруг он услышал резко приближающийся свист. Опытный Картуз нырнул в смородину. Над головой что-то цыкнуло и с треньканьем ударилось о стену дома.
Инспектор высунулся из буйной зелени и пристально осмотрел окрестности в поисках предполагаемого врага. У сельсовета стояли тетя Фрося и дворничиха Микулишна. Так как на следующей неделе Картуз обещал одной из них починить крышу, в предполагаемые враги они не годились.
Иван Иванович встал и задумчиво уставился на стенку. В косяке торчала стрела с кованым наконечником.
— Значит, не индейцы, — подумал Картуз.
К оперению была привязана записка. Сыщик снял ее и прочитал следующее:
Сунув бумажку в карман, он зашел в дом и позвонил Ведеркину. Затем, пройдя в кабинет, снял с полки том Большой Энциклопедии.
— «ЛуКоМоРьЕ, — прочитал он, — Литературный комплексный музей „От Рыбки до Емели“. В восемнадцатом веке — имение князя Лопатина, в девятнадцатом передано под лагерь отдыха лицеистов. В настоящее время — лучшее собрание отечественных персонажей. Памятник садово-паркового искусства», — затем продекламировал, ставя книгу на место: — И опыт — сын ошибки друга, и гений — парадоксов труд!
— Ибо случай — изобретатель, — добавил появившийся в дверях Ведеркин.
— Отправляемся в Лукоморье, — предупредил его начальник.
— Как же, как же! Царство славного Солтана.
Инспектор надел форму и сдал помещение рядовому Кукушке.
Станция Лукоморье располагалась на середине пути по железнодорожной ветке Москва- Можайск.
Проехав по удостоверениям ВАГОНа бесплатно, они сошли на тихой платформе с кассой в тридевятом стиле и отправились к объекту.
Их путь пролегал по кленовой аллее, украшенной памятниками поэтов, писателей и мемориальными досками вроде такой:
Здесь Н. В. Гоголь решил включить свое произведение «Ревизор» в программу седьмых классов
