луга и редкий кустарник. И дым бы стлался, и перемещался бы — ведь когда пожар, не горит в каком-то месте, а огонь бежит по земле. Это сигнальный костер, князь, и разожгли его пастухи, и я могу тебе сказать то, что говорил четыре года тому назад — каптары нашли новую лазейку. Да поможет нам Бог, князь, я боюсь.
И тут Аник услышала то, что, наверное, не должна бы была слышать:
— Я тоже боюсь, Джоджо. Да и кто не испугается их, этих врагов человечества? И мужчин у нас мало, и я стар. Разжигай огонь, Джоджо — надеялся я, что не доживу до второго нашествия, но, как видно, судьба мне такая.
Князь обернулся и увидел Аник.
— А ты что тут делаешь, дочь? — спросил он неожиданно мягко.
— Я вышла подышать свежим воздухом, устала сидеть взаперти, отец, — ответила Аник, чистосердечно считая, что говорит правду. Ведь она действительно все утро просидела за работой, торопясь сегодня закончить — завтра праздник, и брать иголку в руки в такой день — большой грех. А дышать воздухом можно на крепостных стенах не хуже, чем в саду.
— Беги к Кене, дочь, — сказал князь, — твои ноги резвее, чем у нас с Джоджо. Беги к Кене и вели ему посмотреть в сторону Лежащей девушки, — так называлась одна из вершин Граничных гор, — и если он увидит то же, что и мы, пусть звонит в колокол.
Эти слова князя были прерваны колокольным звоном. Кена уже увидел то же, что и князь.
— Да, — со вздохом сказал Варгиз и перекрестился, — да свершится воля Божья!.. Собирайся, дочь. Поедешь в Горное, в монастырь святой Шушан. Я не хочу, чтобы ты оставалась в крепости. Они будут здесь самое позднее через неделю.
Тут и Аник, наконец, испугалась. Впервые при ней князь упомянул Бога — такое было не в обыкновении горских мужчин, уповавших обычно на силу своих рук и своего оружия. И князь желал отослать ее — в другое время она запрыгала бы от радости от одной мысли о возможности повидать мир, но теперь ей стало страшно — здесь, дома, останется отец, останутся Джоджо и Кена, и старая Хильда, и неизвестно, что их ждет…
— Отец, я не поеду, — сказала она, — я не хочу уезжать от тебя, и из крепости.
— Глупая девочка, сюда идут каптары! Будет долгая осада, и неизвестно, выдержим ли мы ее.
— Стены крепости прочны, и ты же сам говорил, что каптары не имеют другого оружия, кроме своих клыков. Они не смогут взять крепость, они никогда не могли этого сделать.
— Когда они идут, их так много, что трава на их пути, вытоптанная их ногами, вырастает вновь только через много лет. Когда они нападают, они не думают о смерти, и смерти не боятся, и лезут на стены, карабкаясь на плечи друг другу. Если защитников у крепости достаточно, можно отразить первый натиск, и второй, и третий, но у воинов может не хватить сил, и каптары могут их смять, и перелезть через стены по трупам своих сородичей, и тогда горе защитникам. Я видел взятую ими крепость, я знаю… Не упрямься, дочь, ступай собираться. Сегодня же ты должна выехать.
Но желанию князя не суждено было исполниться. Спустя час или чуть больше, в ворота крепости, распахнутые настежь, потому что жители близлежащего селения уже потянулись под защиту крепостных стен со своим скарбом и скотом, въехал всадник на взмыленном вороном коне.
— Князь, князь, где князь? — кричал он, не слезая с седла, — мне нужен князь!
— Вэ! — сказал Кена, высовываясь из окна привратницкой башенки и перегибаясь через подоконник, чтобы получше разглядеть прибывшего, — кто ты такой, что требуешь князя, будто он мальчишка на побегушках?
— Я — Варо, сын Автана, пастух. Мне нужен князь, я привез ему страшную новость.
— Про каптаров? — насмешливо спросил Кена, — твоя новость запоздала. Видишь, что творится?
Творилось действительно невообразимое. По дороге, ведущей в крепость, тянулись женщины с узлами на спинах, с детьми на плечах. Мужчины загоняли в ворота крепости овец, коров, свиней, лошадей. Крики погонщиков, блеянье овец, мычанье коров заставляли звенеть воздух, в котором будто бы что-то разлили — такое напряжение чувствовалось во всем, в непривычной сдержанности женщин, в сосредоточенных лицах мужчин, в стлавшемся над землей жирном дыме от костра, разведенного на самой высокой башне крепости — Сигнальной.
Варо огляделся.
— Да, — ответил он Кене, — я вижу. Но знаешь ли ты, где каптары, и сколько их?
— Сегодня мы увидели дым в стороне Лежащей девушки, — сказал Кена обеспокоено, — больше пока ничего неизвестно.
— Я видел их вчера, — отозвался Варо. — И, если бы не мой конь, я не мог бы рассказать тебе этого сегодня. Они идут, старик, и их многие тысячи. Мой отец помнит прошлое нашествие. Так вот, он говорит, что тО было — что ручеек перед бурлящей рекой. Они идут, и их множество, и завтра они будут у стен крепости.
Кена вгляделся пристально в лицо говорившего.
— Варо, сын Автана, ты хозяин своим словам? Ты, я гляжу, слишком молод, чтобы быть мужчиной…
Варо гордо выпрямился в седле и положил ладонь на рукоять кинжала.
— Сейчас не время оскорблять и быть оскорбленным, — высокопарно произнес он, — но если мы останемся живы, я вспомню твои слова.
— Вэ, сын Автана, я старик, — отозвался Кена, — и ты правильно говоришь, не такое это время. Просто твоя новость ужаснее прежней во много раз, и я должен быть уверен… Где, ты говоришь, ты видел их?
— Мы с отцом пасем овец на дальних пастбищах, наш кош стоит — теперь уже, наверное, стоял — в двух днях пути от Орлиного перевала. Неделю назад дозорные сказали нам, что на той стороне гор скапливаются каптары, и мы решили отогнать отару в долину Звонкой реки. Дозорные, правда, говорили, что каптары движутся куда-то в сторону, к югу, и, может быть, не нападут. Они все равно собирались развести костер, мы пустились в путь, но дыма над Орлиным так и не увидели. А вчера, когда мы завернули отару в долину Звонкой, возле порогов — знаешь? — нам попалось на глаза что-то непонятное, кусок мяса, — это была человеческая голова, старик, и отец посмотрел и сказал, что узнает клыки каптаров. Мы поднялись на скалы и увидели их, они идут по дну ущелья Каменки, и их столько, сколько звезд в небе, а, может, сколько камней в горах, неисчислимо! Отец погнал отару дальше, а меня послал в крепость. Там, где Каменка соединяется с Большой рекой, я встретил их головной отряд, и они видели меня, и, если бы не Ветер, — он похлопал коня по взмыленной шее, — если бы не его легкие ноги, и если бы каптары умели быстро бегать по склонам, я бы не рассказывал тебе этого сейчас. Но я ушел от них, и скакал к вам кружной дорогой, и вот я здесь, а скоро здесь будут и они.
— Вэ!.. — только и сказал Кена.
Аник в сопровождении трех дружинников и Арвик собиралась покинуть крепость. Князь, ускакав собирать воинов по селениям, велел дочери отправляться в путь, не дожидаясь его возвращения. Но Аник медлила, ей хотелось на прощание еще раз обнять отца, да и просто боязно было уезжать из крепости, да и страшно было смотреть на скопище людей на крепостном дворе: где разместятся они, и что будут есть, и чем кормить согнанную в крепость скотину — хотя и еда, и корма, и дрова были запасены на случай осады, по словам Прудис, в достаточном количестве. Прудис наезжала в крепость два или три раза в год и проверяла состояние дел в хозяйстве на правах бывшей помощницы хозяйки крепости и старшей родственницы Аник. В последнее время это стало очень раздражать дочь князя, и она с нетерпением ожидала окончания визита Прудис, но сейчас она пожалела, что Прудис здесь нет. Однако у Прудис были свои заботы — по склонам Дозорной горы тянулась такая же вереница беженцев, как и по склонам Красной, может быть, не столь многолюдная, но ведь Дозорная башня была во много раз меньше Красной крепости.
Воины торопили Аник. И Аник, в последний раз оглядев забитый людьми и скотом двор крепости, со вздохом села на коня.
