— Вэ, дочь князя, погоди! — остановил ее окрик Кены. Аник обернулась.
— Тебе нельзя ехать, дочь князя. Вот этот парень говорит, что видел каптаров в дне пути отсюда. А с тобой только три всадника. Что такое три всадника перед стаей каптаров, тьфу! — Кена сплюнул. — Так что жди князя, девочка, и я не думаю, что он отпустит тебя.
— Дочь князя? — воскликнул парень, на которого указывал Кена, и спрыгнул с коня, — здравствуй, Аник, дочь Варгиза!
— Здравствуй и ты, незнакомец, — вежливо ответила Аник, глядя на парня сверху вниз.
— Ты не узнаешь меня? Я — Варо, сын Автана.
— Варо? — переспросила Аник, удивленно поднимая брови.
— Ты с твоим отцом была в нашем коше несколько лет назад, и даже ночевала, а потом еще я кормил тебя земляникой…
— Да, я помню… Ты еще рассказывал мне про йети, — улыбнулась Аник, — и у тебя были такие большие собаки, и я их боялась, а ты не боялся. Здравствуй, сын Автана! Рада приветствовать тебя в Красной крепости.
— Плохое время для встречи, дочь князя, — ответил ей Варо, — я рад видеть тебя, но не рад той вести, которую привез…
— Вэ, что такое? — прервал их Кена, — торчите на дороге, да беседуете, как два князя на приеме в царском дворце. Отведи-ка, парень, своего вороного на конюшню, а то людям пройти не даешь. А ты, дочь князя, ступай в свои покои и жди отца.
— Но отец велел мне отправляться, не дожидаясь его…
— Не могу тебя пустить, дочь князя, если каптары уже в долине Большой реки… Вэ! — вдруг крикнул он, указывая в ту сторону, где была дорога на Твердыню, — каптары уже у крепости Острой горы, мы отрезаны.
На пути в столицу, в нескольких часах езды от Красной крепости, начинались владения князя Гургена. Границу княжеств обозначала гора Острая. Кена указывал именно на эту гору. На ее вершине горел костер, застилая небо клубами черного дыма.
— Может быть, это просто сигнальный костер, они зажгли его, увидев наш, чтобы передать известие дальше? — спросила Аник.
— Нет, дочь князя, сигнальный костер зажигают из сухих дров, и дым от него серый. А тут горит смола, дым черный и жирный. Пастух сказал правду, завтра они будут здесь. Каптары на землях князя Гургена.
— Я должен вернуться к отцу, — сказал Варо, вскакивая в седло, — я должен сказать ему…
— Слезь с коня, мальчик, и иди в караулку, — ответил ему Кена, — ты не доберешься до отца теперь, только голову потеряешь. Твоему отцу будет спокойнее знать, что ты остался в крепости.
— Он там один, с овцами, он не управится…
— Вэй, Варо, не спорь с Кеной, все равно ты его не переспоришь, — посоветовала Аник, слезая со своей белой кобылы, — Кена, если что-то говорит, то даже мой отец его слушает.
— Кена? — Варо задрал голову и посмотрел на окно привратницкой башенки. Старого воина уже не было в окне, но зато они услышали звон сигнального колокола, частый и тревожный. — Это тот самый Кена, сын Самела? Отец велел мне говорить с ним, если не будет князя…
— Я не знаю его полного имени, — ответила Аник, с интересом глядя на мальчика, — но в крепости только один Кена. Наверное, твой отец говорил про него. А откуда он его знает?
— Мой отец не всегда был пастухом, — сказал Варо. — Но покажи, где у вас конюшня, и где караулка.
Аник показала Варо и конюшню, и караулку, и сад, в котором росли яблони, и груши, и смородина, а между деревьями посажены были травы для супа: укроп, и базилик, и мята. Потом, когда вернулся князь и подтвердил слова Кены о том, что дорога на Твердыню перерезана, и что скоро каптары будут здесь, и что Аник никуда не уезжает, и что Варо остается, дочь князя показала сыну пастуха все закоулки крепости. Даже вышитое ею знамя, которое так берегла от чужих глаз.
Варо был восхищен.
— Это ты сама все нарисовала и вышила? Ва!.. А почему оно здесь, почему оно не развевается над самой высокой башней крепости?
— Оно еще не закончено, — объяснила Аник. — Я хочу обшить его каймой с золотыми и алыми кистями. Но теперь неизвестно, когда это будет, ковровая не работает…
Из ковровой вынесли ткацкие станы, и там теперь жили беженцы из соседнего селения и из поселка шаваб, как и во всех почти помещениях крепости, даже в той комнате, где Аник занималась с отцом Константином. Только покои князя и самой Аник да церковь были свободны от постоя. Второй уже день, как затворили ворота крепости, и воины на стенах зорко вглядывались вдаль — не покажутся ли враги.
Аник была, как ни странно, менее занята, чем обычно. Ковровщицы, свободные от своего привычного труда, заменили ее на кухне, да Аник и не справилась бы сама с обедом — слишком много ртов надо было накормить. Князь велел все съестное, принесенное крестьянами с собой, собрать в кладовых, и готовить пищу на всех сразу, чтобы не тратить лишних дров — ведь дрова были нужны, чтобы варить смолу и кипятить масло. Аник тщательно подсчитала все припасы — те, что были собраны в крепости, и те, что принесли крестьяне. Каждый вечер она записывала угольком на большой доске, висевшей у стены, все, истраченное за день, в том числе и дрова, спаленные в кухонном очаге. Днем же Аник была свободна, и могла посвятить все свое время своему новому другу. Запретить это ей было некому — князь с дружинниками караулил дороги на Твердыню и на крепость Серых Скал, в крепости из мужчин остались только Джоджо да Кена. Кена, правда, заметив парочку, ворчал и отправлял Варо на конюшню заниматься лошадьми, или кормить скотину, или находил еще какую-нибудь работу, а Аник отсылал в ее комнату.
— Иди к себе, дочь князя, займись делом.
Аник послушно уходила, но не к себе, а куда-нибудь поблизости от занимавшегося работой Варо. Когда мальчик освобождался, они бежали подальше от зоркого взгляда Кены — на крепостные стены, или в сад, или поднимались на Сигнальную башню, где дежурил Джоджо, держа наготове дрова и смолу для сигнального костра.
— Что это, не пойму, — бормотал Джоджо, — где они?… Я видел их следы на берегу Большой еще третьего дня, неужели они прошли мимо? Они всегда нападали, они не могли не видеть крепость и людей, что сталось с ними?
— Может, они пошли на Межгорье? — спрашивал Варо, — решили, что крепости им все равно не взять, и отправились походом на равнины?
— Ты говоришь о них, как о людях, — сказал Джоджо недовольно, — а они не люди, они животные, они не могут думать и решать. Как собаки — если собака видит зайца, она за ним гонится.
— Нет, — возразил Варо, поразмыслив, — то есть плохая собака, может быть, и погонится, а пастушья овчарка — нет, она знает, что у нее другая забота — охранять стадо от волков. Только плохая собака бросит стадо, чтобы погонять зайца.
— Ва, дурная голова! — рассердился Джоджо, — а почему? Она что, сама себе придумала, что ей нельзя гоняться за зайцами?
— Я ее научил, другие собаки научили — она умная, она понимает…
— Вот я и говорю, собака понимает, если ее кто-нибудь научит. Хотел бы я знать, кто научил каптаров воевать. Не сами же они!..
На третий вечер, не дождавшись каптаров, только обнаружив многочисленные их следы, дружинники вернулись в крепость.
Вечером князь созвал старых и опытных воинов. Аник с Варо устроились в саду, под окнами большого зала, где собрался совет — не для того, конечно, чтобы специально подслушивать, а так, вдруг что-то да услышат. Но как дети не прислушивались, до них доносилось только невнятное бормотание, да иногда неразборчивые возгласы.
Их уединение было нарушено. Большой человек с факелом, ослепившим Аник и Варо после ночной тьмы, вошел в сад.
