Часть пятая. Нашествие
Некогда — в давние времена, когда айки только появились в этой земле — каптарам принадлежали обширные равнины Межгорья. Небольшими стаями они бродили по лесам и степям, охотясь на диких кабанов и оленей. Гор они не любили — в горах трудно бегать и потому трудно охотиться, а охотились каптары так, как делают это волки — всей стаей загоняя дичь. Каптары могли долго и быстро бежать, но не любили лазать по горам, хотя при необходимости могли взобраться на скалу или вскарабкаться на дерево. Поэтому горцы первое время жили спокойно, и даже если сталкивались с каптарами на их охотничьей территории, расходились мирно.
Потом в горскую страну пришли шаваб. Их родина была, наверное, там же, где и родина айков — шаваб верили в того же бога, что и горцы, только чуть-чуть иначе служили ему.
И родину свою они покинули по той же причине, что и айки — длительные войны разоряли их землю, и это не было нашествием иноверцев: люди одного и того же народа сражались за право по-разному чтить одного и того же Христа и по-разному читать одни и те же книги, Ветхий и Новый Завет.
В новом мире никто не мешал шаваб чтить Христа по-своему.
И шаваб жили мирно, пахали землю, сеяли пшеницу и ячмень, пасли скот на тучных лугах — их земля располагалась южнее горской страны, почти на равнине, в предгорье тогда безымянных, а ныне Граничных гор. До поры, до времени и каптары мирно сосуществовали с людьми. Случалось, конечно, что какая-нибудь голодная стая задерет отбившуюся от стада телку, но случалось, что и каптар, слишком любопытный или слишком неосторожный, забредет в деревню, и поплатится за то головой. Ни то, ни другое не имело особых последствий. Хозяин телки почешет в затылке, погрозит кулаком в сторону леса и займется своими делами. Стая каптаров в поисках пропавшего своего товарища покружит в окрестностях деревни несколько дней, поскулит, да и отправится дальше — охотиться на оленей, растить детенышей.
Так продолжалось довольно долго — сколько лет, неизвестно, потому что шаваб не вели летописей. Монастырей у них не было, и священники готовили себе смену сами, выбирая из деревенских детишек мальчика потолковее и поспокойнее. В отличие от горцев, в те времена у шаваб даже и священники не все умели писать; и книг, кроме Библии, у них не водилось. Поэтому никто не мог сказать, сколько поколений шаваб сменилось на этой земле, прежде чем явились новые каптары, сбивавшиеся не стаями уже, а огромными ордами. Были они мельче прежних, но куда кровожаднее, людей ненавидели и готовы были преследовать их день и ночь, настигнув же человека, разрывали его на куски. Было бы понятнее, если бы охотились эти твари на людей с целью пропитания — зверь есть зверь, что с него возьмешь! — но трупы убитых они трогали тогда только, когда были очень голодны, и, насытившись, продолжали убивать из одного наслаждения от убийства; убив — все равно кого, человека ли, зверя, — разбрасывали окровавленные куски плоти и бежали дальше, за новой добычей.
Шаваб, пахари и скотоводы, даже и охотиться толком не умели, орды же каптаров принесли им настоящую войну на истребление. Кстати сказать, и местных, крупных каптаров, эти твари не щадили, и скоро тех совсем не осталось, а шаваб, не в силах сопротивляться многочисленным врагам, бежали дальше в горы, пока не пришли в горскую страну, где и нашли себе убежище. Каптары преследовали их, но были остановлены горцами, часть каптаров айки истребили, оставшиеся ушли на равнины Межгорья, время от времени повторяя свои набеги на горную страну.
Во времена царя Автана Третьего случилась новая напасть — впервые каптары пришли с востока, перевалив через горы. И было их столько, сколько никогда прежде не видывали люди. Словно бурлящая река, прокатились они по горным склонам, сметая и сминая все на своем пути. Люди даже и поднимать оружие на них побоялись, отсидевшись в тайных убежищах среди скал. Пришельцы завели войну с местными, равнинными, каптарами, и в этой войне почти истребили друг друга, но плодились они почти с такой же быстротой, как и погибали, и равнины Межгорья несколько сотен лет служили ареной кровопролитных войн различных каптарских орд. Время от времени через перевалы на равнину спускалась новая партия пришлецов, но всегда меньшим числом, чем в первое их нашествие. Горцы стали охранять и перевалы, и немало каптаров оставалось валяться в горных ущельях, служа пищей грифам и стервятникам. Но все же их было много, слишком много, и людей они ненавидели пуще прежнего.
Потом на равнинах появился новый народ, и постепенно каптары стали исчезать. Люди Видгорта — так айки и шаваб прозвали их по имени их главного святого — уничтожали каптаров неумолимо и методично, так, как уничтожают проникших в погреб крыс. И людей этих было много — гораздо больше, чем жителей горной страны, — скоро каптаров на равнине не осталось, разве что прятались несколько уцелевших стаек в лесах предгорий или на низинных Гнилых болотах.
Но за Граничными горами, откуда не возвращались отважившиеся отправиться туда, каптаров водилось, как видно, множество, потому что раз в тридцать-сорок лет новая волна рыжих тварей пыталась прорваться в Межгорье через горы страны айков, тогда дым сигнальных костров и звон колоколов оповещал жителей гор: — «Берегись! Готовься! Идут каптары!»
И вот они пришли, и было их множество — взрослых и сильных самцов и самок, и не было с ними их детенышей. Старые воины качали головами, узнав об этом — прежде такого не бывало, прежние нашествия каптаров были просто переселением, поиском новых охотничьих угодий, бегством от бескормицы или слишком холодной зимы, или слишком дождливого лета. Теперь же каптары шли с войной. То, что они высылали впереди себя лазутчиков, то, как они миновали знакомые перевалы и тропы и явились среди вдруг долин, то, что они не надеялись больше на остроту своих зубов, но подбирали камни и забрасывали этими камнями защитников крепостей — все это пугало и заставляло с ужасом думать о том, что люди научили неразумных тварей воевать.
Красная крепость была первой из крепостей горской страны, подвергшейся нападению, и последней, с которой была снята осада.
Аник закончила вышивку в канун Троицы. Алый орел, раскинувший крылья и гордо поднявший голову, был скопирован ею с герба, украшавшего старинный щит, который висел в большом зале княжеского дома. Глаз орла Аник вышила черным.
Работала она не то, чтобы в тайне, но до поры, до времени вышивку свою прятала от посторонних глаз, и, когда садилась за пяльцы, никого не допускала в свою комнату. Теперь же, сделав последний стежок и закрепив нитку, Аник полюбовалась орлом и позвала отца — в последнее время князь полюбил общество дочери и охотно проводил с нею свободное время, Аник перестала робеть перед ним, как бывало в детстве, и советовалась с ним о своих нуждах — нуждах почти уже полной хозяйки крепости.
Князю Варгизу знамя понравилось. Он даже предложил показать его всем, но Аник покачала головой:
— Нет, еще не готово. Я попрошу ковровщиц, чтобы они соткали мне тесьму для кромки, и нашью кисти, тогда всем покажу. Через неделю, я думаю…
Их беседу прервали — кто-то во дворе звал князя. Князь еще раз похвалил работу дочери, даже поцокал языком, выражая свое восхищение, и вышел. Аник накрыла вышивку платком, как она делала всегда, когда завершала дневную работу, и тоже вышла во двор. С тех давних времен, когда она изводила окружающих вопросами, ее любопытство нисколько не убавилось, но быть сдержанной она уже научилась.
Князя она увидела на крепостной стене. Вместе с Джоджо князь всматривался вдаль, в ту сторону, где сияли под солнцем снега Граничных гор. Аник тоже взобралась на стену и посмотрела в ту сторону. Далеко на горизонте поднимался столб дыма.
Аник знала, что дымом стоявшие дозором воины оповещали о появлении врага. Но вот в той стороне как раз дозоров не было — это Аник знала точно. Может быть, просто лесной пожар? Аник подошла поближе к мужчинам и услышала слова Джоджо:
— …Нет, князь, это не пожар. Весна была дождливой, и трава еще не высохла, а леса там нет, только
