— Нет, но я видела его следы. Мне Джоджо показывал прошлой зимой. Йети приходил к крепости, Джоджо носил ему еду. Но йети боится людей, и он никогда не подходил к еде, если рядом кто-то был.
— Меня он не боится, — заявил Варо, — ни меня, ни отца. Сейчас его здесь нет, он летом уходит в снега, туда, — Варо протянул руку в сторону заснеженных вершин Граничных гор. — А осенью возвращается. Он часто к нам приходит, придет — и сидит в сторонке, смотрит на огонь. Его огонь притягивает, хоть он его боится. Людей он не боится, нет, он боится огня, — Варо опять засмеялся, показывая белые зубы. — Мы его кормим иногда, когда у самих есть, что есть.
— Моя мать говорила, что йети не ест мяса, — сказала Аник.
— Ест, но не любит, — ответил Варо. — Он просто привык к сырому мясу, жареное ему не нравится. А вот хлеб он очень любит. Я с ним разговариваю, он понимает. Я ему говорю: «Не бойся Варо, Варо не обидит», — и он не трусит, подходит ближе. Иногда он приходит со своей женой, но жена у него трусливая, даже показаться на глаза боится, а он ее уговаривает.
— Ты понимаешь его язык? — с восторженным ужасом спросила Аник
— Нет, — сказал, поразмыслив, Варо. — Просто он ворчит так, как ворчат собаки, когда хотят сказать, что все спокойно, и волков нет. Собак-то я хорошо понимаю…
В общем, Варо показался Аник одним из самых замечательных людей на свете — дружит с йети, понимает собак, и ничего не боится, даже волков. Наутро, когда князь Варгиз отправлялся дальше, Аник чуть не заплакала, так ей понравилось в коше, и так не хотелось расставаться с новым другом.
— Ты приедешь к нам в крепость? — спросила она у Варо, прощаясь.
— Когда-нибудь приеду, — ответил Варо, — когда отец отпустит. А это тебе, дочь князя, — он сунул Аник в руку веточку с невзрачным желтым цветком и убежал. Потом Джоджо рассказал Аник, что такие цветы растут очень высоко, на камнях среди снегов, и добраться до них трудно, легко можно сломать шею. Аник прикрепила веточку к платку на голове, и очень горевала, когда цветок упал, и конь растоптал его.
К жатве князь вернулся в крепость. После всего виденного Аник показались невысокими окрестные горы, и узким и неглубоким — ущелье. Но постепенно поездка забылась, смутно помнились долины и перевалы, и ослепительно сияющие под солнцем снега Граничных гор.
Аник вернулась к прерванным отлучкой занятиям с отцом Константином. Старый священник хвалил ее — у Аник была хорошая память, и она быстро научилась читать и писать. Тамил наука давалась куда хуже — за все годы обучения старшая дочь князя едва успела освоить азбуку и с трудом считала до сотни.
— Если так пойдет дальше, — говорил отец Константин, радуясь успехам Аник, — скоро не я буду учить тебя, а ты меня, дочь князя!
Книг было немного. Большой книжный ларь, стоявший в комнате для занятий, был наполнен едва ли наполовину: Священное писание, переписанное рукой княгини, когда она была еще невестой князя Варгиза, «История горской страны», составленная по летописям монастыря в Твердыне тамошними монахами, «Размик и Ануширван», старинная повесть о любви, несколько житий святых. Аник читала Евангелие и историю, жития святых и повесть отец Константин отложил пока со словами: — Это ты прочтешь, когда придет твое время.
В истории многое было непонятно Аник, а непонятное — скучно, когда оно не возбуждает любопытства. Аник заучивала наизусть длинные списки правивших горской страной царей, начиная от Автана и заканчивая Давидом-предателем. Когда список царей был вызубрен, настало время для изучения их деяний — кто какую крепость построил, кто с кем воевал. Попутно отец Константин заставлял Аник учить собственную родословную, восходившую к тем же легендарным временам, что и родословная царей. Но царский род пресекся лет триста тому, а князь Красной крепости был прямым потомком того самого Варгиза, который получил землю от царя Автана в вечное владение для себя и своего рода.
Преподавал отец Константин и географию. Комната, в которой проходили занятия, была украшена вышивками с изображениями родословной князей Красной крепости, алфавита и карты горской страны; на ней были красным вышиты крепости и их названия, синим — селения айков, черным — поселки шаваб, коричневым — горы и голубым — реки. В ящичке с песком, который служил для Аник тетрадкой, отец Константин рисовал большую карту всех известных ему земель — Межгорье, Бахристан, Загорье; за Загорьем лежала страна башен и волшебников — Халкедон.
— А дальше? — спрашивала Аник.
— Дальше — море, — отвечал отец Константин, — а за морем, говорят, иная земля, но там никто и никогда не был.
— А откуда тогда люди знают о другой земле?
— Вах, дочь князя, когда-то давным-давно, может, кто-то и был. Забыли. Говорят, там живут люди, много людей, и их города прекрасны, прекраснее даже Балкиса или Лациума, по сравнению с которыми Дан кажется деревушкой. Но переплыть море невозможно — как построить такую лодку, кто сможет грести так долго? Ведь у моря не видно берегов, вода кругом, день плывешь, ночь плывешь, а кругом только вода, и так глубоко, что до дна не достанешь даже шестом. Человек не рыба, человек не может плавать в воде, человек должен ходить по земле, оттого у него ноги, а не плавники. Поэтому никто не переплывет море.
Как Аник не старалась, она не могла представить себе море. Виденные ею реки — быстрые холодные речки горной страны — были мелки и узки; разливаясь летом, когда таяли снега на вершинах гор, они могли залить все дно ущелья, но так, чтобы не видно было берегов — нет, в такое Аник трудно верилось.
— А ты видел море?
— Нет, конечно, — отвечал отец Константин, — я никогда не бывал дальше Твердыни. О море мне рассказывал мой наставник, отец Киракос, а ему — его наставник. Сто лет назад или даже больше два монаха ходили туда, за Закатные горы, и дошли до Халкедона, и один из них умер по дороге, а второй вернулся и рассказал об увиденном, его рассказ записали, и составили книгу, но у нас этой книги нет.
— Ва, как интересно! — глаза Аник сделались круглыми. — Я хочу ее прочитать.
— Кто знает, может, и прочитаешь. Жизнь длинна, Аник, дочь Варгиза, может быть тебе суждено попасть в Твердыню, там, у князя Гориса, есть все написанные в горской стране книги. С любой книги делают копию сразу же после ее написания, и посылают эту копию в дом царя.
— А князь Горис живет в доме царя?
— Да, Аник, ведь он же у нас все равно, что царь, он — верховный князь, и выше него стоит только король Марк. Уже почти триста лет, со времен Давида-предателя у нас нет царя, может быть, когда-нибудь и будет…
Аник знала уже, что в давние времена горцы воевали с Межгорьем, и не были бы покорены народом Видгорта, если бы не предательство тогдашнего царя Давида. Царь, захваченный в бою, устрашился пыток или соблазнился золотом — кто знает? — и принес клятву верности королю Межгорья. В горской стране началась братоубийственная война. Верные царю князья покорились королю вслед за своим государем, а не желавшие покориться затворились в своих крепостях, и долгие годы горцы-айки убивали друг друга, пока страна не обескровела настолько, что некому было не только сражаться, но и пахать землю и сеять хлеб. Крепость Гордую, оплот независимости, снесли до основания и камня не оставили, а семьи последних оставшихся в живых повстанцев увезли в Дан. Но в стране айков мало что изменилось после завоевания ее королем Межгорья. Верховный князь, сменивший царя, подтверждал клятву верности королевскому знамени, получая власть над страной, ежегодно в Дан отправлялись обозы с данью, которая по-межгорски называлась королевским налогом, но ни язык, ни вера, ни образ горцев жизни не изменились. По-прежнему крепости стерегли перевалы на рубеже с лежащими за Граничными горами землями каптаров, по-прежнему в монастыре Святой Троицы действовала семинария для подготовки священников, по-прежнему звучал горский язык, и дети учили буквы древней азбуки айков. Даже в случае войны короли Межгорья не требовали от горцев выставлять войско на подмогу — ведь перевалы и горные тропы, которые охраняли крепости горцев, были единственным путем для нашествия в Межгорье каптаров, а такое нашествие было страшнее любой войны с людьми. Но каптары уже многие годы не появлялись на равнинах Межгорья, и молодые люди, горя жаждой ратных подвигов, приходили к королям Дана по собственной воле, а не по
