Князь Горгий улыбался, улыбался и благородный Балк. А вот король смотрел на Аник серьезным и усталым взглядом.
— Я больше не хочу ничего слышать о моей юности, красоте и героизме, — произнесла она так звонко, что Ута где-то за ее плечом сдавленно ахнула. — Не тебе, князь Горгий, повторять эти выдумки.
Князь Горгий засмеялся, потом перевел ее слова межгорским витязям. Балк засмеялся тоже, но смех Балка был не обидным, как смех князя Горгия, а добродушным. А король не засмеялся, но посмотрел на Аник с неожиданным интересом и что-то сказал.
— Король говорит, что в юности и красоте твоей может убедиться каждый, кто посмотрит на тебя, — перевел князь Горгий. — А что до героизма — он не был в Красной крепости, но он был в других крепостях, тех что не выстояли. Выжить тогда уже было героизмом.
Аник хотела что-то возразить, но Горгий поднял руку, останавливая ее.
— Не кипятись, дочь Варгиза! — добавил он уже от себя. — Мы понимаем твои чувства лучше, чем ты думаешь. Нас ведь тоже называют героями…
Вот так встретились Аник, дочь Варгиза, и король Межгорья Марк из рода Данов.
Часть одиннадцатая. Гостья
Твердыня опустела.
Разъехались князья, прибывшие на праздник с семьями и челядью.
Большая часть межгорского войска отправилась домой, в Дан.
Вернулись в обитель святой Шушан воспитанницы монастырской школы.
Уехала Аник.
Ута осталась в Твердыне.
Первый день одиночества был томительным и долгим.
Уте было настрого запрещено провожать подругу, и девушки простились на рассвете, в той комнате, которую делили в эти дни.
Аник, конечно, хлюпала носом, Ута держалась до тех пор, пока за Аник не закрылась дверь, и еще некоторое время после, пока из коридора доносился гомон возбужденных воспитанниц, шелест их платьев и постукивание подошв деревянных сандалий белиц. Потом шум стал удаляться и, наконец, стих совсем.
Вот теперь разревелась Ута.
Она плакала редко, и почти никогда навзрыд, так, уронит две-три слезинки, утрет глаза и улыбается снова.
А тут словно бочка прохудилась, так долго и так обильно лились слезы.
Наконец обычная рассудительность Уты вернулась к ней.
Ута осушила слезы, уговорила себя, что ничего страшного не произошло, что все идет так, как дСлжно.
Мать-настоятельница предупредила Уту, что просила княгиню Джану при первом же удобном случае отправить девушку в Красную крепость.
Однако княгиня Джана славилась своей забывчивостью, а вот княжна Астмик, к которой с прямо противоположной просьбой — помочь Уте добраться до Дана — обратилась Аник, напротив, всегда выполняла обещанное. Так что вероятность попасть в Дан была куда больше.
Ута умылась.
Рассудив, что раз мать Проклея уехала, ей, Уте, позволено снять черное платье служанки, переоделась в традиционный наряд шаваб: белая блузка, широкая цветастая юбка, жесткий корсаж.
Пересмотрела свой скудный гардероб, зашила распоровшуюся по шву нижнюю юбку.
Делать было нечего.
Все вещи Уты были починены и приведены в порядок еще в обители. Кое-что требовало стирки, но Уте не хотелось идти сейчас на хозяйственную половину и объясняться со слугами. Пока что она не знала, на каком положении осталась в Твердыне — бывшей служанки Аник, дожидающейся попутчиков, или пленницы, которую мать Проклея попросила постеречь.
Вряд ли сегодня о ней вспомнят: семья верховного князя была занята проводами гостей и отдыхом после суматошных дней праздников. Хорошо еще, если покормят обедом или ужином; пока что, после завтрака, Ута не была голодна.
Ута достала свои записи — она начала их еще во время осады Красной крепости, под руководством отца Константина, пополняла и во все время пребывания в обители, занося туда сведения, добытые Аник на занятиях.
Записи были в полном порядке. Ута всегда вела их аккуратно и следила, чтобы написано было разборчиво, чтобы описания симптомов заболеваний и снадобий были изложены последовательно и четко. Да и не хотелось ей сейчас ими заниматься.
Вот если бы ей позволили пойти в библиотеку — всем известно, что в доме верховного князя самая богатая библиотека из всех в Айкастане!
Но, пожалуй, явиться сейчас в библиотеку было бы еще неразумнее, чем приставать к слугам с просьбой о позволении постирать. Может быть, потом, когда княжна Астмик вспомнит о ней, Ута попросит о разрешении…
Окошко комнаты, забранное фигурной решеткой, выходило в сад. Решетка была закрыта на крючок.
Ута подняла крючок, распахнула решетку и выглянула наружу.
В саду было пустынно, что приятно удивило Уту: прежде под окнами было шумно и многолюдно. Ну да, правильно, гости разъехались или разъезжаются, а домочадцам верховного князя не до прогулок. Пожалуй, рассудила девушка, ничего страшного не будет, если она выйдет пройтись. Даже если она на положении пленницы, ведь не за ворота же, а всего только в сад.
Ута вышла в коридор, миновала комнату, отведенную воспитанницам обители для трапез на период их пребывания в Твердыне, спустилась по ступенькам крылечка вниз и побрела по дорожке.
Плодовые деревья почти отцвели, только яблони кипели еще белым и розовым, а на черешне уже набухали крупные ягоды, пока, конечно, зеленые.
Зато цвели цветы, и большая их часть была Уте незнакома. Красная крепость далеко на севере и высоко в горах; Ута подумала, что там, пожалуй, яблони еще и не цветут. А такие пышные и красивые цветы там просто не смогут расти, им будет слишком холодно.
Ута прошлась по дорожкам, полюбовалась цветущими яблонями, оборвала побеги вьюнка, успевшие уже оплести розовый куст, едва распустивший мелкие клейкие листочки…
И услышала за спиной мужской голос:
— Девушка, э, девушка!
Ута не подумала, что мужчина обращается к ней, но все же обернулась.
Молодой князь Тигран из дома Варги стоял, картинно положив руку на рукоять кинжала, подбоченясь, донельзя гордый собой.
Князя Тиграна представила Аник мать Проклея, в первый день торжеств. Зачем — непонятно, вряд ли суровая и честолюбивая мать-настоятельница рассматривала молодого человека из захудалого дома как подходящего жениха для своей племянницы. Но князь Тигран все три дня праздника торчал рядом с Аник, норовил оказать ей какую-нибудь услугу, назойливо восхищался ее красотой и безбожно хвастался своими лошадьми, своим оружием и своими успехами в различных состязаниях. И надоел девушкам безмерно. Во многом именно из-за него, из-за князя Тиграна, постоянно крутившегося рядом, Аник не смогла выполнить
