Стихотворения и поэмы

Поэтому я так взволнован и спокоен,
И если я утрачу братства суть,
Не буду родины своей достоин.
Когда в тюрьме о скользкий камень камеры
Стучите вы — тире… тире… тире… и точка,
Мы слышим вас, мы в ожиданье замерли,
Как будто дальнюю зарницу видим ночью.
Когда выходите вы из ворот завода,
Чтоб встать как забастовщики-пикетчики,
Когда оливками заправленную воду
Приносят жены вам в горшках — как наши глечики,
Нам свой кусок тогда не лезет в рот
И наши деды вспоминают давнее —
Голодный день, посты у запертых ворот,
И память делает нас с вами равными.
И наша кровь толчками рвется в кисть,
Коль ваши кисти стиснули наручники.
Мы славим ваши подвиги и жизнь.
Одной наукою борьбы научены.
Так битвы классовые побратали нас,
Что мы едины, как рукопожатье,
Что стали мы навек друзья и братья.
Товарищ мой, компаньо, сын Италии,
Прошу вас, говорите, продолжайте…

Перевод Е. Долматовского

3–5 ПЕРЕД СТАТУЯМИ МИКЕЛАНДЖЕЛО

I

Злое кипение магмы, изверженье породы.
Дикого камня рычанье, мрамора белый ожог,
Тяжкий выдох вулкана, земли могучие роды,—
Мастер стальным зубилом тупую глыбу рассек.

Атомы, формы, замыслы в предвечном водовороте
Вспыхивали, вихрились, рвались напролом вперед,
Вздыбливались над безднами, жаждали меры и плоти,
Вставали протуберанцами, глухо свергались с высот.

Так, прозревая правду, гнул он безвольный камень,
Так, в предчувствии сути, он глыбы немые мял,
И, раздвигая хаос раскованными руками,
Из клокотания недр живой человек вставал.

Рев из безмолвия вырвав, выпростав торс титана,
Выгнул мясистую спину, властно вперед шагнул.
Мастер из черного чрева кипящего океана
Вытащил сгусток воли, силу в камень вдохнул.

И зазвучал сквозь вечность из мраморного отсека
Дерзкий, как жизнь, голос новорожденного человека,
Клич дерзновенного духа, творческой муки вой —
То, чем отлично живое от немоты неживой,

То, что в догадках крепнет, всё разгадать стремится,
То, что миры сдвигает, то, что атом дробит,
Борется, бьется, работает, переступает границы,
Падает и поднимается, молкнет и снова кричит.

II

В глухую глыбу мрамора навеки он врубил их,
Титанов, что рванулись из вечной тьмы в пролом.
Их пробужденье, бунт и гнев ничто сдержать не в силах,
За это мы по праву людьми их назовем.
С челом, как лук, натянутым и носом перебитым,
Со скулами трехгранными, со скрюченным хребтом,—
Не будь бы тот каменотес, искусник знаменитый,
Безмерно человечным, он был бы божеством,
Затем что в суть людскую проник он клеткой каждой
И глубоко изведал восторг и боль творца,
Желанье всё увидеть, жестокой мысли жажду,
И зов далеких целей, и поиск без конца.

III

PIETA[66]

Мне всё тут чуждо: купола громада,
И эта пышность медная кругом,
И музыка торжественного лада —
Грозы органной молния и гром,
И длинный луч надломленный, и ладан,
Что пахнет и соблазном и грехом,