Девушка вошла и поклонилась. Движения ее были легки и прекрасны. Следом явилась свита: четверо дюжих молодцов с обсидиановыми мечами в руках. Ракушки и перья, украшавшие смуглые тела, вольно пародировали испанский доспех.
Именно эти ракушки и перья месяц назад убедили капитан-генерала, что с Вера-Крусом не все ладно. Мода на султаны из перьев не возникает на пустом месте — за этим всегда что-то стоит. Страсть к подражательству, например. Или чье-то представление о приличиях…
А может — любопытство. О, если бы любопытство!..
Пируэт. Еще и еще. Танец-загадка, ацтекские верительные грамоты. Девушка застыла в грациозной позе, глаза ее смотрели с вызовом.
«Она приветствует меня, — подумал Кортес. — Меня и моих соратников. Сейчас она задаст свой вопрос».
В голове каждого человека живет болтунчик. Он говорит, говорит, говорит… не прерываясь ни на секунду, постоянно. Именно из-за него мы слепы и глухи. Не замечаем почти ничего вокруг себя.
А еще болтунчик ревнив. Он не любит, когда слушают кого-то другого.
Ацтеки не пользуются речью. Мир для них прост и целен; каждый конкистадор — как на ладони, со всеми своими страхами и предрассудками, желаниями и запретами. Им не нужно знать языка, чтобы понять щеки, нос, голову. Руки, ноги и живот.
Когда ацтеки
«Я знаю ваш этикет, — смеялись глаза Владычицы. Ее руки, грудь и бедра. — Мы станем говорить иначе. Кто ответит на мои загадки?»
— Я, — сказал Илирий.
«И ты найдешь, что подарить моему королю? — спросил ее нос. — Человеку, которому принадлежит мир?»
— Да.
Еретик с поклоном протянул девушке апельсин.
«Герменевтика, — уважительно подумал Алонсо. — Символизм. Мы несем вам сладость истинной веры — вот что значит этот жест. Умно, умно!»
Капитан-командор истолковал иначе:
«Конкистадоры сильны и отчаянны. Кто думает по-другому, глуп, как этот апельсин».
Морская Владычица надкусила оранжевую кожицу и сморщила носик. Миг — и золотистый мячик запрыгал по полу.
«Мы уничтожим вашу мощь», — понял Кортес.
«Нам не нужна ваша вера!» — решил Алонсо.
Илирий взял нож у Эрнандо. Шкурка плода лопнула под стальным лезвием; еретик разрезал апельсин напополам и положил к ногам Владычицы.
«Сталь сокрушит вас так же легко, как этот плод, — в глазах Кортеса читалось восхищение. — Клянусь святым Бенедиктом, как это по-парфянски!»
«Чтобы понять любовь Христа, следует… следует… мнэ-э-э…»
Девушка замерла. Она стала на колени, прикоснулась носом к благоухающим долькам.
Лизнула.
Конкистадоры затаили дыхание.
«Она склоняется перед сияющим престолом Всевышнего! — затрепетал фрей Алонсо. — О чудо! чудо!.. Сладчайшая благодать снизошла на язычницу!»
«Какая попка! М-м-м!.. А грудь?!» — подумал Кортес.
Морская Владычица подняла сияющий взгляд.
«Я согласна, — загремело в головах конкистадоров. — Буду ждать на опушке леса. Но только трое, не больше! Я отведу вас к королю ацтеков».
Миг — и зала опустела. Потрясенные испанцы переглянулись.
— Неслыханно!
— Неслыханно!
Наконец-то они пришли к единому мнению.
— Ну а теперь-то, — с дрожью в голосе спросил Алонсо, — можно я возведу его на костер?..
Часто случается, что историю мира вершат сущие пустяки. К примеру, втянутая щека или нервно подергивающееся веко. При всех своих недостатках капитан-генерал был мудрым человеком. Он умел выбирать момент. Быть может, в том и заключалось его умение быть великим?
Кортес подождал, пока нижняя губа собеседника выдвинется вперед, а затем сказал:
— Да. После обеда.
Прозвучи фраза чуть раньше (пока Алонсо находился во власти щек) — история двинулась бы другим путем. Вряд ли кто-то смог бы переубедить фанатика.
— Но…
«Безумец! — пискнул испуганный голосок в голове Алонсо. — Ты же знаешь, что пламя — это всего лишь пламя. Быть может, Великий Торквемада способен зажечь Истинный Огонь… Но ты-то — не Торквемада!..»
Монах зажмурился. Яркие картины пронеслись перед его внутренним взором.
Вот Илирий, обложенный хворостом. Языки пламени вьются, не в силах причинить ему вред. Сочувственный (и немного ехидный) взгляд еретика, недоумевающие глаза солдат.
И — сам Алонсо Понсе, объясняющий конкистадорам происходящее в свете последней папской буллы.
— К королю отправлюсь я, — словно сквозь вату донесся до него голос Илирия. — Ацтеки любопытны. На этот крючочек я их и поймаю — как поймал Владычицу Моря. Разум, разум! Воистину, это будет божественный дар!.. Я поднесу им дворцы и империи, богов и нищих, города и умение прятать смех… Войны. Золото. В спутники же возьму двоих: святошу и плохого поэта.
Даже не раскрывая глаз, Понсе знал, что ответит Кортес.
«Господи Всевышний! — подумал он в отчаянии. — На все Твоя власть, но… Господи!!! молю Тебя!!! Сын Твой шел на Голгофу, а я… я…»
— Хорошо. Можешь взять падре Алонсо и Берналя.
«Интересно, — мелькнула бестолковая мысль, — каково это — быть богом?»
Инквизитор ощутил прикосновение к руке. Козлиный запах ударил в ноздри.
— О чем задумался, святой отец? Идем.
Алонсо помотал головой:
— Скажи…
Слова давались с трудом. Замерзшие, больные.
— Скажи, грек, зачем тебе… это все?.. Ты отец лжи, но…
— Вы зря считаете меня дьяволом, — тихо сказал Илирий. — Просто… когда-то я оказал вам эту услугу. Я украл небесный огонь и раздал людям. С тех пор я обречен делать это вновь и вновь. Выслушивая оскорбления, проходя по всем кругам ада…
А все потому, что память у богов куда лучше, чем у людей. Не так ли, могучий титан, добронамеренный сын Иапета?
Высоко-высоко в небе горят звезды.
«Светлячки», «мириады», «сияющие россыпи» вспыхивают в мозгу конкистадора, но тут же исчезают, унесенные порывом ледяного ветра. Поэтический дар Диаса капитулировал еще позавчера, сломленный обезоруживающей красотой пустыни.
Негромко потрескивает пламя костра. Заунывно кричит птица в ночи, и свист ветра вторит ей.
Владычица Морская сидит напротив Диаса — тихая, немного испуганная. Ее плечи окутывает
