солдатский плащ; к перьям в волосах добавился клочок бумаги — одна из поэм влюбленного конкистадора.
На вид девушке лет восемнадцать. Если вглядеться повнимательнее, становится заметно, что у нее немного оттопырены уши, нос украшает свежая царапина, а щеки вымазаны сажей. Но что влюбленным до таких мелочей?..
— …ты прекрасна, великолепна!.. — бубнит поэт. — Падре Алонсо окрестит тебя и наречет Мариной. Это почти то же, что и сейчас, верно?.. Тебе понравится. Моя любовь не имеет границ, Марина!.. Я принесу к твоим ногам все сокровища мира.
Вид у него препотешный, как у голодного теленка.
А девушке не до смеха… То ли рай, в котором живут ацтеки, не знает любви. То ли истертых вялых слов недостаточно, чтобы вскружить голову ацтекской принцессе, но нет радости в ее душе. Грубый плащ ранит нежную кожу Владычицы. Запах железа, крови и пороха, идущий от солдата, заставляет сердце сжиматься от боли.
— Марина… Марина!..
Эти латы, меч… зачем?!.. Клинок, стальные грани!..
Так жгут. И ранят!.. больно ранят!..
— Марина…
…А чуть поодаль на кошмах лежат падре Алонсо и еретик из Афин. Предмет их беседы не столько красив, сколько занимателен:
— …ага, в Китае. У тамошнего монаха.
— Да ну?!.. Святая Мадонна!..
— Они так в духовенство принимают. Бросил сумку и — хрясь палкой по хребту. Во, гляди — шишка!
— Иди ты!.. То есть, клянусь святым Августином. И ты, значит, у нас китайский монах?
— Я, — голос Илирия нисходит до шепота, — знаю вашу природу. Девчонка ведь не апельсин бросила. Кто в мире живет, тому вещей не надо, — так толкуй.
— Иди ты!.. Вот ересь, прости господи!.. А с ножом?.. с ножом как?..
— Двойственность ума. Все в мире имеет свою противоположность. Как апельсин делится на дольку и дольку, так мир делится на добро и зло, черное и белое, левое и правое.
…Как видно, у Илирия есть свое толкование событий.
Грек ошибается. Это неудивительно: понять одну-единственную женщину подчас сложнее, чем всех людей в целом.
Путешествие длилось всего неделю. Наверняка не обошлось без магии: ведь много позже, когда Берналь пойдет с армией конкистадоров, когда начнется официальная история, вошедшая в учебники, поход растянется на месяцы. Да, влюбленные не замечают времени. Но не настолько же!
Теночтитлан близился — волшебная столица ацтеков. Страшная и захватывающая сказка…
В хрониках Диаса вы найдете город мостов и каналов, жрецов и пирамид. Город, сверкающий золотом и белым камнем.
Это так.
И не так.
Не было окровавленных алтарей. Не было ста тридцати шести тысяч черепов. Что же было на самом деле?.. Поэтический дар юного кастильца и фанатизм монаха.
Удивительной силы, способной превратить жителей лже-Индии в империю, пока что не существовало. Туземцы жили в раю — сказочный волшебный народец… Никто не строил городов, потому что города не нужны счастливым.
— Ох! О-ох!
Илирий забился на голых камнях, прижимая ладони к правому боку.
— Диас! — прохрипел он. — Пристрели!.. прокля…тую тва-а-арххх!
Конкистадор недоуменно завертел головой. Высоко в небе парила черная точка; орел охотился, выискивая в траве полевок.
— Стреля-а-ай! — визжал еретик. — Боольна-а-а!!!
Берналь скинул с плеча мушкет. В миг, когда должен был прогреметь выстрел, ствол резко бросило вверх.
«Не убивай! — запульсировало в мозгу. — Не надо!»
Марина сжалась в комок, баюкая раненую руку. В глазах ее застыли слезы. Еще бы! Любое прикосновение к железу оставляло на коже ацтеков страшные ожоги.
— Марина!!!
Берналь бросился к девушке, но при этом он совершенно забыл о своей кирасе. Взвыв, Владычица поползла прочь.
— Подожди! Марина! постой, я сейчас!..
Загремела сталь. С остервенением конкистадор сорвал с себя меч, отбросил в сторону. Мушкет, наголенники — все полетело в общую кучу. Едва последняя крупинка железа упала на траву, вокруг путников поднялись стены; небо над головой стало стремительно темнеть, скрываясь за уступчатыми сводами.
«Это дворец короля? — Взгляд Диаса забегал по сторонам. — Но тогда здесь обязательно должны быть барельефы…»
Барельефы появились.
«…и гобелены!»
С гобеленами вышла заминка. Диас склонялся к батальным сценам, а отца Алонсо влекли картины духовного содержания. В результате стены дворца украсились полуабстрактными рисунками. На них квадратные люди в зубчатых шапочках карабкались по маленьким зубчатым пирамидам, держа в руках зубчатые пучки травы.
В глубине зала возник украшенный золотом и драгоценными камнями трон. На нем сидела фигура в плаще из орлиных перьев. Голову ацтекского короля украшал золотой венец, шею — ожерелье из жадеита. Восемь золотых креветок поблескивало на груди властителя.
Конкистадоры рухнули на колени.
«Сейчас он спросит, с чем мы пришли, — всполошился Диас. — Что мы несем его людям… Мир? Любовь? Холодную сталь? Я должен рассказать об испанском короле! Жаль, Кортеса нет с нами…»
«…поведать о благости и величии Христа, — лоб отца Алонсо покрылся холодными каплями. — О милосердии Девы Марии. Господи! вразуми меня!..»
Илирий молчал. В руках его появился апельсин. Миг — и он стал яблоком. Еще — языком огня.
— Король! Твоя посланница любит игры и загадки. Я тоже их обожаю. Думаю, она уже сообщила тебе, с чем мы пришли?..
На лице короля отразилось любопытство.
— Я принес тебе удивительную игрушку. Дар, от которого до сих пор не отказывался ни один человек.
«Я заинтересован. Любопытно!..»
— Угадай, что это? — продолжал Илирий. — Нельзя отбросить, делит вещи напополам, сладкое и горькое одновременно?..
«Не слышал никогда».
— Еще бы! Это запретный плод. Его прячут от тебя, хотя другие, — еретик кивнул на испанцев, — сполна насладились его вкусом.
«Запретный плод? У нас есть запретный плод? Дай мне его!»
— Ты уверен? Огонь и железо, колесо… Телевизоры, компьютеры и микроволновые печи. К этому быстро привыкают, знаешь ли.
«Дай!»
— Говорите! — шепнул Илирий спутникам. — Я подарю разум туземцам, но разум несет
