— Помолчи, Артем. Нет, спасибо, Гутан, я не хочу. Меня ведь интересует…
— Я нашел. Я же говорил вчера, что видел его. Вот. Посмотрите.
Кажется, он немного обиделся из-за отказа выпить чаю. Катерина уже смотрела рисунки. Я потихоньку зашел сзади и посмотрел через плечо. Чудес все-таки не бывает, и разобрать что-нибудь в этих вихрях и полосах показалось сначала невозможно. Буря на Юпитере… Хазарский футбол (бьют судью и всех боковых)… Вдруг, правда, появилось знакомое: площадь Кетцаля, коричневая мостовая, фигурки, вызывающе перечеркнутые черными чубами…
— Но где он?
— Да вот же.
— О-о-о…
За ним дрожали пирамиды Неба и Бездны. Дрожали все линии рисунка — жесткий карандаш, наверное чертежный, и как же — двумя пальцами, что ли? Пышные растрепанные волосы, губы сложены дудочкой, смотрит куда-то вбок и вдаль — читает надпись или просто задумался.
— И вот эти два. Пожалуйста. Ведь я прав. Это он.
Пастельными мелками. Где-то в городе, среди его шоколадных и апельсиновых пятен, под небом, синим, как мешок с духами. Схвачено движение в расставленных, голых от колена ногах, остановлена рука козырьком над глазами.
Черной жирной тушью. Очень крупно, так, что даже не все лицо вмещается в бумажный лист. Словно художник сидел где-то глубоко внизу, а он наклонился, разглядывая…
— Ну? Что ж вы скажете?
— Может быть, Гутан… вы понимаете… — она положила листы на колени, отвела глаза. — Спасибо. Благодаря вам я знаю твердо, что он есть. Что это не моя выдумка…
Я деликатно отодвинулся к вызывателю. Катерина в раздумье снова перебирала рисунки. Оран почтительно наблюдал, скрестив ужасные пальцы. Безотчетно, из худших побуждений, чтобы прервать этот японский театр поз и тишины, я нащупал вилку на змеином шнуре и так же ощупью вставил его в расхлябанную розетку.
Они обернулись немедленно. Я скакал и тряс рукой, избавляясь от судороги. Меня ударило током, довольно прилично, аж в глазах заискрило. Вызыватель духов вонял так, будто из него выпустили разом всех шабудабуских джинов или кто там у них… Оран подбежал и ловко выдернул левым пальцем вилку из розетки.
— Это же декоративный элемент! Сами бы посудили — на что в сельве электроприбор? Ох, молодежь… Да уж ладно. Буду надеяться, что ваш друг, Катерина, не испортил ничего. Придется нам теперь открыть дверь, проветрить.
Я и не подумал открывать дверь — еще чего!. Сел на пол и раскрыл книжку с бабочками. Сборник начинался Шекспиром: «Оставь меня, но не в последний миг…» Катерина поправила прическу и сказала спокойно:
— Бог с ним, Гутан. Артем тут на свой страх и риск. Лучше скажите мне… вот это же в разных местах города? Значит, вы видели его…
— Трижды, как и нарисовал. Очень, очень интересное лицо. Да вы и сами видите… Последний раз — вот это, тушью, в «Ягуаре и Попугае».
— Гнусный кабак, — вставил я. Катерина сделала вид, что не слышит.
— Да, конечно, не Омейокан. Он там выступал в тотализаторе.
— Что?!
— Ну да. Какой-то местный спорт… Я поставил на него — и выиграл; вот тут мне ставку записал хозяин… ну да: Кватепаль. Пять кетцалей. Выиграл.
Я мгновенно перестал думать о невезении, рыбьем жире и гомосексуальных стихах. Имя… Имя!
— Кватепаль? — одним движением вскочил и встал между ними. — Ну, этот ваш вызыватель, скажу я… Так что вы там говорили насчет растереть краски?
Катерина терпеливо дожидалась на заднем сидении, пока я привинчивал стеклоочистители. Просто зло берет — на кой стеклоочистители в здешнем климате? А вот поди же появись без них…
Из «Опоссума» за нами следом выползло двое-трое совершенно сумчатых обитателей с пивом. Они прихлебывали из горла, толкали друг друга локтями и потихоньку приближались. Один нагнулся, рассматривая фирменную марку на радиаторе. Мотор, конечно же, с пол-оборота не заводился. Катерина занервничала.
— Что у тебя за рухлядь?!
— «Испано-сюиза». Тьфу, черт! В металлолом сдам проклятое железо! О! Наконец-то! По-е-ха-ли!
— Осторожней, не задави… Ну вот. Меня не изнасиловали. Ты доволен?
— Мне что, была бы ты довольна… Ты как?
— Буду очень признательна, если отвезешь в это место. Куда он сказал?
— В «Ягуар и Попугай»? Сейчас?
— Только не говори, что там тоже насилуют.
— Не всех и не всегда… Но местечко такого же пошиба. Скажи, почему тебя тянет по всяким свалкам?
— А тебя?
— Что ты имеешь в виду?
— Ты даже не заметил. Нам нужен один и тот же человек. Этот, что на снимке.
Я не отвечал — что тут ответишь? Вырулил под арку, посмотрел в зеркальце — Катерина сердилась. Если бы еще знать, для чего он мне нужен. Кто прислал мне оригами? Спросить у Гнездовича… в порядке капитуляции?
— Ну? Я права.
— Н-нет. Люди, с которыми я хочу встретиться, — это мое дело. Между прочим, в «Ягуаре» я бываю часто. И что-то не помню там никакого Кватепаля.
— Вот видишь. Тянет тебя по свалкам, а на меня возводишь… Так ты отвезешь или мне брать такси?
Я затормозил и перегнулся через сиденье. Меня осенила внезапная мысль.
— Успокойся. Я тебя отвезу и даже оставлю одну на съедение тамошним двуногим койотам. Но только если ты мне все расскажешь. Кто он, что он — и вообще.
— Я ничего не буду тебе рассказывать. С какой стати? И что это ты взялся меня опекать?
— Потому что так надо. Ты женщина…
— А ты мужчина. Старая песня. Разве ты можешь от чего-то уберечь? Ты что, герой? Мастер единоборств? Волшебник, на худой конец? Нет. Вместо этого нагло, скажу тебе, просто нагло лезешь в мою жизнь, в то, что тебя не касается.
Это была маленькая истерика, провокация. Я отвечал в тон:
— А вдруг? Катерина, очень меня беспокоит, что ты интересуешься теми же людьми, что и я. Это ты верно заметила. Случайными такие вещи не бывают, учти — мы знакомы-то всего несколько дней. Так что я хочу знать, что тут к чему.
Она помолчала. Потом заговорила жестко, с расстановкой.
— Хорошо. Так и быть. Я тебе расскажу. Начнем с того, что полтора года назад он умер. Был убит…
Продолжение вышло под стать началу. Партия, безнадежная по определению: у нее — он, а у него — другой… Изматывающая, ей-богу, ни дружба, ни любовь, так у них все и тянулось несколько лет, пока не потеряли друг друга в нелепом трехдневном мятеже. В перестрелке достались ему шальная пуля и место в братской могиле. Так ей рассказали друзья, свидетели… Она уж было смирилась, а тут, в Теночтитлане, он вдруг стал ей показываться: раз, и снова… Я выслушал ее честно, дал выговориться, но сам не знал, что и сказать. Бедная… надо же так влипнуть. Я съехал с обочины и километров пять старательно следил за движением на почти пустом шоссе.
— Да-а… — язык мой не удержался за зубами. — Это же надо… Однако у художника нашего глаз
