Роджер с отвращением фыркнул:
— Честное слово, ты прямо изверг какой-то. Ты просто отдаешь этого беднягу на заклание своему дьявольскому любопытству. Элементарному любопытству. Никогда не сталкивался с подобной жестокостью.
— Но ведь речь идет о хладнокровном убийце! — возразил мистер Пиджин. Разве в этом случае стоит принимать в расчет наши чувства? Почему бы тогда, отбросив жалость, во время нашего отдыха 'Шерингэм плюс Пиджин' не разоблачить его или, разумеется, ее?
— Не пойдет, — кратко отрезал Роджер. — В таких случаях дело передают в ведение полиции — если считают, что обстоятельства оправдывают такой оборот дела. Нельзя играть с человеком в кошки- мышки.
— Нельзя? — мирно повторил мистер Пиджин. — Боюсь, я не слишком сведущ в этикете и манерах подобного толка. Так если я тебя правильно понял, твое единственное возражение против моего предложения касается жестокости по отношению к главному персонажу пьесы — убийце?
— Да, — кивнул Роджер без особой уверенности, боясь, как бы его не поймали на собственных словах. В последнем случае он оказался бы в щекотливом положении, ведь он сам отрезал себе возможность расспрашивать мистера Пиджина о личности убийцы, чтобы не возбуждать в себе вполне естественное в такой ситуации любопытство. А смог бы плутоватый Брэй вывернуться на его месте?
— Упрекнув меня в жестокости, ты ведь не имел в виду мое отношение к остальным членам компании, чьи реакции хотелось бы понаблюдать? Ты ведь не считаешь, что это жестоко — сообщить им о том, что среди нас есть убийца? Ты сказал, что нам предстоит прожить две тревожные недели. Но ты ведь не считаешь, что с моей стороны было жестокостью обречь их на эти две беспокойные недели, чтобы понаблюдать разные проявления стесненности, неудобства, беспокойства, тревоги?
— Да, пожалуй, 'жестокость' — это сильно сказано. Точнее было бы говорить здесь о бессердечии, — пошел на попятный Роджер. — В любом случае и то и другое не подлежат обсуждению. Я…
— Стоп, стоп! — прервал его мистер Пиджин. — Давай разберемся: сейчас ты более точно оценил то отношение ко всем членам нашей компании, которое по отношению к убийце ты под влиянием эмоций посчитал жестокостью, имея в виду нашу игру с ним в 'кошки-мышки'. Ты согласен со мной?
— Да, — кивнул Роджер с легким вызовом. — И что?
Плечи мистера Пиджина начали трястись.
— А то, что ты можешь спать спокойно, дорогой мой друг. Совершенно спокойно. Никакого убийцы на самом деле нет.
— Нет?
— Нет. Я его выдумал. Я же говорил тебе, что мне просто хотелось посмотреть, как отреагирует на это публика и — это между прочим предоставить тебе блестящую возможность понаблюдать за ней, а отнюдь не за переживаниями уличенного убийцы. Для этой цели настоящий убийца, разумеется, не обязателен, достаточно предположения, что он существует. Вот я и выдвинул такое предположение. А они это приняли за чистую монету и теперь чисто по-британски делают вид, что его не существует. Но подожди пару дней. Я буду весьма удивлен, если за эти две недели нам не на что будет посмотреть. И ты, Шерингэм, очень обяжешь меня, если честно признаешься, что тебе все это точно так же интересно, как Кристл и мне. Да, просто признайся, что тебе будет любопытно, потому что, конечно же, так оно и есть. Ну что, дорогой мой? — ухмыльнулся мистер Пиджин. — Признаешься?
— Пожалуй. — Роджер не мог удержаться от смеха. Это было естественной разрядкой после пережитого. — Но кто тебе подбросил эту нелепую идею?
— Сэр Джеймс Барри, — елейным тоном ответил мистер Пиджин.
— Барри?
— Ну да. Ты помнишь его пьесу 'Присоединимся к дамам?' Честно говоря, дорогой Шерингэм, меня удивило, что ты не заметил ситуативного сходства. Я даже волновался на этот счет. Мне казалось, что ты сразу выведешь меня на чистую воду и обвинишь в плагиате.
— Премного благодарен.
— Да уж. Вот именно. Я лишь следую по пятам за мастером, как ты видишь, — кротко сказал мистер Пиджин. — И пытаюсь худо-бедно дополнить его блестящую интригу вторым и третьим актом. Правда, мой материал — всего лишь человеческая природа, взятая сама по себе, неискушенная и не отполированная до блеска, в отличие от литературного языка. Но и этот материал представляет определенный интерес, не правда ли?
— Замысел Барри создать одноактную пьесу, в финале которой нет никакой развязки, а просто говорится, что окончился первый акт, — конечно, блестящая находка, — сказал Роджер поучительным тоном, — и зритель попался на эту удочку, восприняв первый акт как единое целое — точно так же, как осенние листья заменяют нам целостное представление об осени. Но это было просто уловкой, способом избежать одной симпатичной проблемы, которая при этом возникает.
— Точно! Это та самая проблема, решение которой я как раз всегда хотел отыскать. Потому-то я и интересовался психопатией, психометрией и другими столь же необычными, но, без сомнения, весьма примечательными новыми направлениями в исследовании психики, открытием которых мы обязаны Америке. Что будет делать компания совершенно обычных, культурных людей, узнав, что среди них затесался убийца? Жесткие требования этикета также принимаются во внимание. Будут ли они вести себя так, словно просто игнорируют этот факт? Наши друзья в данный момент галантно занимаются именно этим. Или они, подобно страусу, спрячут голову в песок? Или решат вырезать эту раковую опухоль из тела своего сообщества и предпримут для этого соответствующие шаги? Станут ли они вопить или будут насмешливо улыбаться? Восхитительные вопросы, дорогой мой друг, просто чарующие вопросы. Ты согласен? Да, конечно. Между прочим, Кристл считала, что не стоит говорить тебе правду. Она думала, будет более забавным наблюдать, как ты в течение этих Двух недель будешь выслеживать нашего несуществующего убийцу. Но это было выше моих сил — не поделиться нашим замыслом с тобой. Я просто не смог.
Роджер снова рассмеялся.
— По-настоящему я в это и не верил. Когда же вы с Кристл начнете наконец взрослеть? Я еще больше чувствую себя нянькой. Так значит, Кристл не хотела мне говорить? Хорошо же, я ей это припомню.
— Не думаю, что она не доверяла тебе, — усмехнулся мистер Пиджин. — Между прочим, я ведь был прав, а? Насчет того, что ты с нами?
— Ну хорошо, считайте, что я с вами, — кивнул Роджер.
— Вот и отлично, — отозвался мистер Пиджин.
Роджер лег в половине двенадцатого. Все устали и разошлись раньше, чем обычно. Даже мисс Септ- Томас и капитан Твифорд, которые обычно засиживались допоздна, доверительно беседуя друг с другом, последовали общему примеру.
Роджер, как обычно, полчасика почитал перед сном при свете великолепной лампы, стоящей на столе у кровати, затем отложил книгу и выключил свет. Он какое-то время думал о мистере Пиджине и его странных причудах, и решил: пусть он забавляется — по крайней мере, пока его забавы не выходят за пределы допустимого.
Было занятно наблюдать, как замалчивалась тема предполагаемого убийцы весь вечер ее искусно обходили, словно сговорившись. Мисс Винсент сделала одно неловкое замечание об этом, но равнодушные взгляды, которыми встретили ее слова, успокоили даже эту неугомонную молодую женщину. Было очевидно, что отступление от хорошего тона, допущенное их хозяином, больно ранило гостей. Роджер гадал, надолго ли хватит такого настроя.
Он повернулся на бок и уснул.
Роджер был из породы счастливчиков, которые по ночам мирно спят до утра не просыпаясь. Однако среди ночи он вдруг проснулся, но не совсем, и лежал, не в силах заставить себя открыть глаза. Он попытался понять, что разбудило его: внутренний импульс или внешний шум. Да, это был крик, слабый, как бы долетевший издалека.
Роджер, морщась, повернулся на другой бок. Крик мог иметь лишь одно объяснение: мистер Пиджин изображал ночной крик своего юноши-рыбака. Несомненно, все, кто услышал его, не преминули взглянуть
