принесете, а у нас с вами квартальный отчет на носу. Сигаретку?
— Спасибо, — растерянно покачала головой Настя, разглядывая массивный золотой портсигар.
— Зря. Без табака, только ментол и мята, необычайно полезно для здоровья. Есть с запахом роз или арбуза. Все-таки нет? Владик, — шеф постучал пальцем по подголовнику водительского сиденья, — адресочек Анастасии по базе посмотри, и поехали.
С тихим шелестом опустилась темная перегородка между салоном и водителем. Мотор мягко рыкнул, как сильный сытый зверь, и машина, качнувшись, поплыла вперед. Будто поехала не по разбитому асфальту, а заскользила по воздуху.
— Анастасия, — умильная улыбка исчезла с лица шефа, голос стал грубее и суше. И сразу почему- то нелепыми показались угольно-черная подводка вокруг печальных глаз, длинная сережка в ухе, кружевной воротничок вокруг жилистой шеи. — Я бы хотел извиниться, — он вздохнул, — и объяснить. Вы ведь, наверное, не понимаете?
— Что?
— Анастасия, — шеф ухватил зубами сигарету, прикусил, поморщился, выплюнул ее обратно в ладонь, смял в пепельнице. — Вы ведь из семьи отщепенцев? Воспитывались в Доме социальных сирот. Четыре месяца назад по их направлению попали к нам на работу. Я читал вашу анкету, разумеется. Живете одна. Друзей нет, любовников нет. Не состоите, не участвуете. Понимаете, что это никуда не годится, душечка?
Блестящие внимательные глаза Игоря Мариновича оказались вдруг совсем близко, обращение «душечка», произнесенное не обычным ласковым голосом, а сухо и жестко, заставило Настю вздрогнуть.
— Что? — тихо спросила она, отодвигаясь на самый край мягкого кожаного сиденья.
— Ваш гражданский индекс. Вы ладошкой-то индикатор не прикрывайте. Думаете, я не в курсе индексов своих сотрудников? Вы, надеюсь, понимаете, почему я назначил главбухом эту дуру Верочку, а не вас? Хотя работать придется вам, и за нее и за себя. Работать и надеяться, что мне не придется вас увольнять. Анастасия, — шеф склонился ближе, от его дыхания пахнуло мятой, — я очень положительно отношусь к вам лично. Но я ничего не смогу сделать, если вы сама…
— Что? — Настя опять отодвинулась и уперлась локтем в дверцу машины. Пробормотала беспомощно, сдерживая слезы: — Что мне делать с этим дурацким индексом? Пластику ушей и записаться в эльфы, как Верочка?
— Это вариант, — серьезно согласился шеф, — у них, кстати, очень хорошая организация. Еще пять лет назад над ними все смеялись, а сейчас, посмотрите — официально зарегистрированное псевдо- этно-меньшинство, свой профсоюз, квоты при приеме на работу, праздники оплачивают. Сейчас вот добиваются отмены приставки «псевдо» и сокращенного рабочего дня в соответствии с особенностями менталитета. Знаете, я думаю, скоро добьются. И в обычаях и традициях у них ничего э… противоестественного.
— Игорь Маринович, а вы… сам не собираетесь?
Настя представила шефа с острыми ушками и в серебристой юбке. И новый слоган фирмы: «Наша сантехника протестирована настоящими эльфами».
— Улыбайтесь-улыбайтесь, — хмыкнул шеф, — но мне-то и так неплохо. А вы… Анастасия, мне больно смотреть, как вы себя губите. Вот, возьмите, — он вложил в Настину ладонь визитку. — Гертруда большая умница, она подберет вам что-нибудь. Сделайте хотя бы это. Для начала.
Гертруда оказалась веселой могучей великаншей. Яркий румянец цвел на пухлых щеках, сотня косичек металась по мощным плечам в такт широкому шагу, цветастая шаль хлопала по огромным бедрам. Настя с трудом поспевала следом, чувствуя себя дюймовочкой, угодившей в страну больших людей. К тому же страна была престранной — на небольшом загородном участке у Гертруды размещалось несколько разномастных сараев и два ряда открытых вольеров, откуда летело многоголосое тявканье, мяуканье, повизгиванье, чириканье. Интонация в основном была восторженная, и какофония усиливалась, когда хозяйка проходила мимо. Звери и птицы кидались к решеткам, и могучая длань успевала по дороге поправить миски и поилки, почесать лоб ворону, кинуть игрушку щенку, погладить тощий бок кошки. Настя вертела головой, счастливо улыбаясь, чувствуя себя так, будто часть приветствий и восторгов предназначалась и ей.
— Туда даже не смотри! — басом крикнула хозяйка, перекрикивая звериный и птичий хор. — Там щенята обычные, тебе это не надо. Потом погладить дам, только руки помоешь. Сейчас к уродцам пойдем.
За дверью длинного сарая помещались странные существа.
В вольере возле входа метался встрепанный трехголовый пес. Кидался на решетку, вцеплялся в прутья сразу двумя пастями, грыз железо, роняя на пол слюну. Третья голова поскуливала и тоскливо смотрела в сторону слезящимися глазами.
— Лапушка, — вздохнула Гертруда, погладила скулящую голову и ловко отдернула руку от оскаленной пасти первой головы. Щелкнув в воздухе зубами, первая разочарованно хрюкнула и опять набросилась на решетку. — Цербер наш, — Гертруда вытерла руку о юбку, — тут из ветинспекции все приходят, говорят, надо усыпить. А за что его, лапушку? Тут человек шизеет, если у него в башке две личности, а с собаки чего взять? Крокодил еще у меня такой был, на прошлой неделе забрали.
— Тоже трехголовый? — изумилась Настя. — Змей Горыныч?
— Ну, вроде, — улыбнулась Гертруда. — А тебе что, надо? С ним попроще, но тоже кормить сложно, головы на разные стороны тянут, дерутся друг с другом. Может, мне его опять обратно вернут. Я тебе позвонить тогда могу, если надо.
— Нет, спасибо. У меня он в квартиру не влезет. Так странно у вас. Интересно, как в сказке.
— Интересно? — почему-то неодобрительно прищурилась Гетруда. — Вот и им было интересно. Доинтересничались. Ты, лапушка, посмотри пока здесь сама. Может, что интересное для себя найдешь.
Шестиногая лошадь печально бродила по деннику. Спотыкалась. Поджимала ноги по очереди. Опять спотыкалась. Остановилась, укоризненно посмотрела на Настю.
В соседнем вольере летучая кото-мышь хлопала кожистыми крыльями, подпрыгивала и опять падала на пол. Села, задрала заднюю лапу, потянулась и свалилась на бок, запутавшись в крыльях и хвосте. Запищала жалобно, бестолково ворочаясь в попытках подняться.
— Интересно? — спросила хозяйка, заглядывая в огорченное Настино лицо. — А вот, смотри, кто тут еще есть.
Последний в ряду вольер показался сначала пустым. Только несколько рыжих апельсинов горкой валялись в углу.
— Кис-кис, — позвала Гертруда. Апельсины дрогнули и раскатились в стороны. Темный мохнатый комок двинулся к решетке — дергаными, рваными движениями. Потом запнулся и грохнулся на пол, задергался, еле слышно захныкал.
— Тихо-тихо, — неожиданно нежным и тихим голосом забормотала великанша. Открыла дверцу, подняла хныкающий комок, вынесла на свет, ближе к Насте. Размером с кошку, четыре маленькие лапки с короткими розовыми пальчиками, круглые испуганные глаза и огромные уши, толстые тяжелые мохнатые лопухи, в каждое из которых можно было бы завернуть странное существо целиком.
— Совершенно несамостоятельный, — вздохнула Гертруда. — Два шага сделает и падает, уши перевешивают. Сам есть не может, лапки короткие, мордочка плоская. Надо с ложки кормить и поить. Два раза в день минимум. Иначе умрет от голода, даже если рядом будет еда лежать. Вот так, лапушка. Интересный зверек, как думаешь?
— Ты извини, лапушка, — сказала Гертруда, когда они вместе пили чай в доме. Чай был черный и очень крепкий, от горечи и терпкости у Насти сводило скулы. — Что я с тобой резковато. Я, в общем, им и так многое прощаю, что не нужно.
— Кому им?
