Я смотрел на Элизабет. Она сидела на белом камне, и ветер трепал край ее красного флага. Подперев руками голову, она, не отрываясь, смотрела на океан. Ли Меллон лежал на спине, вытянувшись на жестком песке.
Элайн смотрела на волны -- они разбивались, словно кубики льда о зубы монаха, или что-то в этом роде. Кто знает? Я не знаю.
Я смотрел на них и видел, как высоко они сейчас для присутствия на земле и для моих отношений с этим присутствием. Я чувствовал себя странно и неловко.
Событий последней недели стало слишком для меня много. Слишком много жизни пронеслось сквозь меня, я не смог собрать ее вместе. Я смотрел на Элизабет.
Она была прекрасна, над океаном летали чайки, привязанные к воде струнами арфы: Бах и Моцарт разбивались о морскую пену. Мы были здесь. Четверо, сраженные марихуаной.
Элизабет была прекрасна, ветер трепал ее волосы и подол белого платья, знамя Конфедерации размахивало красными волосами. Элайн сидела одна.
Потом она подошла ко мне и сказала:
-- Пойдем погуляем.
-- Пошли, -- сказал я. Неужели это мой голос? Да, мой. Мы шли вниз, может быть, пятьдесят лет, и вдруг Элайн обвила меня руками, стала целовать в губы и положила руку мне между ног.
Ничего девчоночьего не было в ее жесте. Она это понимала. Господи, как у нее это получается.
-- Я хочу, -- сказала она, словно ребенок.
Ее губы прижимались к моим. Но я чувствовал себя очень странно. Слишком длинная и трудная неделя. Все плыло у меня в голове.
-- Я тебя раздену, -- сказала Элайн.
Я сел на землю, вокруг был жесткий песок, мелкая белая галька и много мух в воздухе. Мухи садились на меня, Элайн стащила с моих ног ботинки, потом штаны и только тогда заметила, что у меня нет эрекции.
-- Мы что-нибудь сделаем, -- сказала она. -- Сейчас. -- Она стянула с меня трусы. Наверное, я надел их, когда проснулся, но я этого не помнил. Конечно, это было совсем неважно, но я удивился. Таким вещам обычно не удивляются.
-- Сними рубашку, -- сказала она. -- А теперь посмотри на себя. Ты совсем голый. -- Она искренне радовалась, но казалась мне неприятно чужой, словно превратилась в совсем другого человека.
Я подумал о том, что сейчас делает Элизабет, и все поплыло в моей голове. Я хлопнул по ноге, на которой сидела муха. Мухи вылетали из кучи водорослей, которые вынесло на берег штормом. Неужели это было всего два дня назад? Пожалуй, да.
-- А я еще одета, -- сказала Элайн и скинула кеды. Эротичной она была штучкой. А я мог только смотреть, как смотрят на китайский бильярд.
Она стянула джемпер, океан стал трепать его ветром, а прибой вздымался за спиной Элайн, как белый мраморный собор над бокалом рейнского вина.
Она разыгрывала свое раздевание с неимоверным драматизмом. Я подумал о 'Гамлете', каком-то диком 'Гамлете', в котором Офелия могла бы раздеваться так, как это делала сейчас Элайн.
Груди напряглись от холода. Соски стали твердыми, как несуществующие камни. Вся ее кожа отзывалась на холод очень кинематографично.
На ней были джинсы. Странно, что целый день я этого не замечал. Она снимала их очень медленно, они стекали с бедер, словно она была статуей, плывущей на плоту по реке.
Зачем люди это делают? У меня не было эрекции.
Я не чувствовал желания. Я посмотрел себе между ног и увидел там белые камешки, чуть крупнее, песка. Пока я их разглядывал, на плечо села муха. Я дернулся и прогнал ее.
Элайн остановила джинсы точно на середине лобка. Это показалось мне странным. Я не знал, что думать.
У меня не было эрекции. Может, появится потом. Может, она что нибудь сделает. Чувство было тяжелым.
Конечно, она мне поможет. Это же такая ерунда.
Она вышла из джинсов и повернулась ко мне, словно в танце. Она опустилась передо мной на колени. Я смотрел на белые камешки под моим пенисом, и тень от ее головы закрыла сначала их край, потом все целиком.
Ничего не помогало, по нашим телам ползали мухи. Я лег на нее, надеясь, что это подействует, но мухи продолжали ползать, и ничего не происходило. Очень долго ничего не происходило.
Кто сказал, что мы вершина творения на этой куче дерьма? Мухи ползали в щели моей жопы и читали нам развернутую философскую лекцию.
Наконец все стало ясно: небо -- это Элайн, Тихий океан -- Элайн, солнце -- Элайн, Элайн, Элайн, Элайн...
-- Все хорошо, -- сказала она. -- Все хорошо. -- Какие приятные звуки. Наверное, должна быть особая птица, которая их поет -- песни для импотентов.
-- Бедный милый, -- сказала она. -- Ты улетел так высоко, что уже не можешь. -- Она нежно поцеловала меня в губы. -- Так вот в чем твоя беда, ты просто наркоман.
Так мы и лежали, не шевелясь и прижимаясь друг к другу. Постепенно я забыл, какой может быть Элайн. Я был разбит, но в этом для меня не было ничего необычного.
-- Ты переживаешь? Не переживай. -- сказала она.
* * *
Над нами летала чайка. Мы оделись и пошли обратно к Ли Меллону и Элизабет. Они что-то искали, и вместе с ними что-то искал Рой Эрл. Хорошо, что я не удивился.
-- Что-то потеряли? -- спросила Элайн.
-- Да, -- сказал Рой Эрл. -- Я забыл свой гранат. Наверняка, оставил его где-то здесь. Точно на этом месте.
-- Кажется, его здесь нет, -- сказал Элизабет.
Ли Меллон заглядывал под камень.
-- Я заплатил гривеник за этот гранат, -- сказал Рой Эрл. -- Он слишком много для меня значит. Я купил его в Уотсонвилле.
-- Сейчас найдем, -- сказал я. Делать было нечего -- после всего, что произошло, это была наша судьба. Когда-то давно так выглядело наше будущее -- поиски граната в Биг Суре.
-- Что ты собираешься с ним делать? -- спросил Ли Меллон.
-- Возьму с собой в Лос-Анжелес. У меня там важное дело.
Элизабет подняла голову и улыбнулась. Ли Меллон опустил камень так, что никто бы не подумал, будто его когда-то двигали.
Второй финал
Над нами летала чайка. Мы оделись и пошли обратно к Ли Меллону и Элизабет. Они были там же, где мы их оставили.
Элизабет сидела на белом камне, а Ли Меллон лежал на спине, вытянувшись на жестком песке.
Ничего не изменилось. Они были такими же, как раньше.
Они походили на фотографию в старинном альбоме. Они ничего не сказали, и мы сели рядом. Там же, где нас можно было видеть раньше.
Третий финал
