Не думая больше о доме, Кира побежала обратно на площадь, к оставленному в грузовике Сереже. Грузовика на месте не оказалось, валялся лишь чей-то большой, перетянутый ремнем черный чемодан, видно, упал с машины.
Кира сначала даже обрадовалась: «Слава богу, уехал!» Затем она поняла, что Сережа уехал без нее, с незнакомыми людьми, и ее охватило ощущение такой страшной беды, что она не выдержала и заплакала.
Она вспомнила, что у нее были билеты на поезд. И помчалась на вокзал, предположив, что Орлов обязательно станет разыскивать их на вокзале.
Кира бежала по путям.
В этот момент Орлов выходил из здания вокзала.
Кира влетела в вокзал и услышала:
— Воздушная тревога!
Она выбежала на площадь и прижалась к табачному ларьку, находившемуся в трех шагах от павильона автобусной станции, где в это время вместе с московскими актерами стоял Орлов.
Как только налет кончился, Кира понеслась к центру города — она не могла стоять на месте: «Надо искать Алешу! Надо найти Алешу!»
Кира завернула за угол. Орлов в это время, попрощавшись с актерами, шел по площади.
Если бы Кира знала все это, она бы, наверное, сошла с ума от страшной, нелепой несправедливости.
Неподалеку от старинного костела Кира увидела первый труп. Она с ужасом узнала молодую женщину — врача Елизавету Степановну, вчера она со своим мужем, инженером табачной фабрики, была на концерте, сидела в одном ряду с Орловыми и шутя жаловалась на маленькую дочку: «Вы понимаете, суп не любит, молоко не любит, любит только зефир».
Над раздробленной головой Елизаветы Степановны крутились, плясали зеленые мухи.
Кире стало страшно, невероятно страшно, к горлу подкатил тугой, горький комок, ей показалось, что ее сейчас стошнит. Она еще успела подумать: «Ай, как нехорошо, на улице» — и вбежала в чужой, залитый ослепительно ярким солнечным светом двор…
Документы на имя Варвары Ивановны Рябининой у Киры были подлинные, настоящие.
Через шестнадцать дней после занятия немцами Гродно Киру вместе с другими женщинами и девушками, захваченными при облаве, увезли в Германию. Длинный товарный вагон так обильно полили дезинфекционной вонючей жидкостью, что люди задыхались, и одна из девушек — Варя, несмотря на строжайший запрет охраны, подтягиваясь, опираясь на плечи подруг, открывала железный щит окна.
Это и погубило ее.
Поезд замедлил ход. Варя привычно, ловко подтянулась.
— На всю жизнь надышалась этой вони! А закрыть надо, вдруг станция.
Потом она крикнула.
— Это не станция!
И высунула голову из окна.
Выстрела никто и не слышал, только увидели, как Варя рухнула на пол, — пуля попала ей прямо в висок.
Через щели в дверях замелькали фермы моста.
Никто не плакал, просто все замолчали. Кира гладила и гладила сначала теплую, мягкую, становившуюся все холодней и холодней руку Вари.
На остановке женщины загалдели, стучали в дверь, пока ее не открыли.
— Почем вы кричать? — спросил пожилой немец.
Увидев мертвую, он жалостливо поцокал языком.
— Убирайт! — И ткнул пальцем в Киру и еще двух женщин.
Поднимая тело Вари, Кира заметила в ее кармане паспорт и взяла его, даже не понимая, что он ей пригодится, — она хотела знать, кто такая Варя.
В Германии, проходя регистрацию в сортировочном лагере в Фюрстенвальде, Кира назвалась Варварой Ивановной Рябининой, двадцати шести лет, продавщицей универмага. Кира не хотела, чтобы немцы знали, что она авиационный инженер. Внезапно погибшую подругу звали так же, как мать Киры, поэтому она не могла спутать свое новое имя и отчество. К этому времени всякий страх перед немцами у Киры прошел: «Не буду на фашистов работать по специальности! Не для этого меня учили!» Кира скрыла, что хорошо владеет немецким языком. «Слушать буду, а говорить не стану, а то еще сделают переводчицей».
Как только эшелоны с восточными рабочими начали прибывать в Германию, особенно в Берлин, в берлинском гестапо был учрежден русский отдел. Вскоре при этом отделе дополнительно организовали специальную группу «Комет», в задачу которой входило выявлять антифашистски настроенных лиц, арестовывать их и после жестоких допросов отправлять в лагеря смерти. Так как таких людей среди острабочих было множество, то и работы у «Комет» хватало. В «Комет», кроме немцев, действовали белогвардейцы, предатели. Используя старый, испытанный метод «кнута и пряника», группа «Комет» прослоила острабочих своей агентурой. Русским отделом в «Комет» руководил гауптштурмфюрер Эбелинг. Над ним стояли более высокие чины СС — все они, в конце концов, подчинялись рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру.
На новой Фридрихштрассе в доме 22 находился «Русский отдел» германской контрразведки. Руководил отделом Эрвин Шульц, помощником у него был Сергей Завалишин, сын полковника русской армии. Сергей Завалишин жил в Германии давно, со времени разгрома Врангеля, в армии которого он в чине подпоручика командовал взводом. Завалишин много лет служил переводчиком на заводе «Деймберг», жалованье у него было скудное, жил он плохо и, как ему казалось, неинтересно, а он любил женщин, пил, баловался наркотиками и считал себя несчастным человеком, потому что денег на все эти удовольствия не хватало.
Войну он воспринял как величайшее благодеяние, он решил, что теперь его дела поправятся. На второй день он пришел в районное гестапо и предложил свои услуги «для борьбы с большевизмом». Но его не оценили, небрежно сказали: «Если потребуетесь, пригласим». Тогда считали, что война продлится самое большее месяц-другой, на кой черт связываться с мелким русским эмигрантом.
Но уже в июле о Завалишине вспомнили, пригласили и положили жалованье, о котором он и не мечтал.
Завалишин начал действовать. Ему нравилось его положение, приятно было получать большие деньги, и он старался как можно лучше исполнять свои обязанности.
Он появлялся в бараках острабочих, особенно любил посещать женские, подсаживался, начинал душевный разговор, справлялся, как кормят, все ли продукты идут в котел, не ворует ли повариха. По его заказу изготовили нечто вроде русских мятных пряников — его карманы всегда были полны «подарков»: сигарет, леденцов.
Он присматривался к людям, запоминал фамилии нужных, а потом вызывал на вербовку. Соглашавшихся сотрудничать с немцами он отпускал, тех, кто отказывался, никто никогда больше не видел — их увозили и расстреливали.
Создав агентуру, Завалишин стал появляться в бараках реже — появились помощники, продававшие товарищей за пачку сигарет, за кусок хлеба, за пряник…
Кира Орлова, как и многие из ее товарок по несчастью, не знала ни о группе «Комет», ни о «русских отделах» берлинского гестапо и контрразведки, о всей тщательно продуманной, хорошо организованной системе наблюдения за острабочими. Ничего не знала Кира и о завербованных Завалишиным провокаторах.
Но Кира понимала, что она попала к врагам, что они несомненно следят за поведением и настроениями острабочих, и решила поэтому быть осторожной, не откровенничать с малоизвестными людьми. «Что толку? А забьют насмерть».
Ей было мучительно стыдно приносить фашистам пользу, пусть даже самую маленькую. Это чувство
