Назавтра Кира раньше обычного убежала на кухню, успела выстирать и высушить рубашку, долго мылась, тщательно причесалась. «Поживем еще!» В это утро у нее впервые за все время появилась уверенность, что Сережа и Алексей живы. «Я была больна», — решила Кира и с радостью ощутила, что болезнь теперь позади.
Вечером Кира смело подошла к маленькой черноглазой девушке, о которой знала только, что она из- под Витебска и что ее зовут Галя.
— Можно с тобой поговорить?
— Идем пошепчемся, — понимающе ответила Галя. — Что, приперло?
Через месяц у Киры появилось много подруг. Ира Уварова, студентка Новгородского педагогического института, посвятила ее в секреты агентуры Завалишина, который «завербовал» Иру — она согласилась на эту, как она говорила, «низость» по совету группы «Не сдадимся!», о существовании которой Кира узнала от Гали.
Эта небольшая, из семнадцати человек, группа никаких особых целей перед собой не ставила, кроме одной — помогать всем, чем можно, тем, кто пал духом, совсем отчаялся.
В январе 1943 года произошло событие, многое изменившее в судьбе Киры.
Днем, неожиданно, как всегда, в отсутствие женщин, в бараке произвели обыск.
На Кирином месте нашли шесть сырых картофелин. Если бы они были вареные, оправдаться было бы легче: «Не съела вчера и позавчера». А сырые — явная улика — сырой картофель не выдавали.
Вечером Кира увидела эти несчастные картофелины — они лежали на нарах, аккуратно уложенные в кружок.
Подошла Утроба, спросила:
— Видела? А теперь забирай и пойдем. Возьми…
Утроба привела Киру в кухню. На табуретке сидела с распущенными мокрыми волосами старшая повариха, видно, только приняла душ.
— Положи на место, — скомандовала Утроба.
Кира бросила картофель в корзину.
— Я сказала — положи, а не брось! Подними и положи как следует. Это продукты, а не что-нибудь…
Повариха встала с табуретки, подняла картофелину и ткнула Кире в рот.
— Давай жри, — по-русски добавила Утроба.
— Не буду, — тихо отказалась Кира.
— Я те дам не буду! Жри! Морду искровлю…
Повариха сушила волосы полотенцем, поглядывая на Киру. Потом она крикнула, чтобы Кира ушла.
Подумав, что она легко отделалась, Кира пошла в барак. К ней кинулись Галя с Ирой.
— Ну?
— Ничего. Только облаяли.
В барак вошла Утроба, скомандовала:
— Встать! Построиться.
Женщины, не понимая, в чем дело, нехотя, переругиваясь, построились. Староста поставила Киру перед строем и произнесла «речь». Это для нее было мучительно тяжело, она даже вспотела от напряжения.
— Эта гадина — воровка! Она, сволочь, обманула фрау повариху, хорошую фрау, которая готовит нам вкусный обед. Она свинья и будет жрать, как свинья… — И сунула Кире почерневшую, мягкую картофелину: — Жри!
Кира старалась не смотреть на Лиду Волкову, студентку из Минска, — она для нее украла картошку. Лида собиралась испечь ее в котельной, она работала истопником. Кира боялась, что Лида не выдержит, не дай бог, сознается, и тогда станут мучить и ее.
Женщины смотрели на Киру — одни с жалостью, другие с любопытством. И вдруг Кира поняла, что съесть гнилую картошку нетрудно, надо лишь сделать небольшое усилие, откусывать куски побольше и думать о чем-нибудь другом, хотя бы о том, сколько свечей в лампочке, висящей под самым потолком, — двадцать пять или пятнадцать?
Она съела картошку, не заметив ни противного вкуса, ни гнилостного запаха. Она хотела даже улыбнуться и насмешливо сказать Утробе «спасибо», «мерси» и еще что-нибудь, но одумалась: «Не надо, не к чему. Кого я этим удивлю? Эту тупую скотину ничем не удивить».
И просто сказала:
— Все!
Утроба скомандовала: «Разойдись!» Затем она подошла к Кире. Кира подумала: «Сейчас она меня ударит…» Но староста сказала неопределенно:
— Вот видишь…
И ушла из барака. Кира легла на свое место, рядом с молчаливо плакавшей Лидой Волковой.
— Не надо, Лидочка!
Поздно ночью, когда все спали, к Кире подошла Галя.
— А ты молодец…
Утром Утроба привела Киру в большой цех к высокому худому старому немцу. Он выдал Кире щетку, металлический совок и показал, где ей подметать и куда убирать стружку, а куда мусор. Потом он привел ее в мужскую уборную, показал швабру, тряпки. Пожилая немка свела в женскую уборную.
И Кира стала уборщицей. Эта работа была грязнее прежней, но менее тяжелой. На кухне приходилось часами сидеть полусогнутой и чистить картофель. Очень надоела постоянными окриками старшая повариха. А тут все время в движении, а если очень уставала, можно было и посидеть. Новая работа имела еще одно немаловажное преимущество — удавалось кое-что узнать о положении на фронтах. В курилке перед мужской уборной рабочие обменивались новостями; Кира услышала, как один из них, кивнув на нее, предупредил другого, чтобы тот не болтал лишнего, а тот ответил: «Она не понимает» — и спросил по- немецки, знает ли русская немецкий язык. Кира в ответ пожала плечами и улыбнулась.
Через неделю рабочие привыкли и разговаривали при ней не опасаясь. Они просто не замечали ее — делали все, что полагалось делать в уборной, нисколько не стесняясь присутствия женщины. Кира низко сдвигала косынку, на самые глаза.
Однажды веселый немец, которого товарищи ласково называли Гансен, застав Киру в курилке одну, обнял ее сзади за плечи:
— А ты еще ничего, старушка!
Он стал следить за Кирой и, как только представлялась возможность, обхватывал своими ручищами. Кира не сдержалась, ударила его мокрой тряпкой. Он не рассердился, а виновато улыбнулся.
Как-то, войдя в курилку прибрать окурки, Кира удивилась — рабочие разговаривали тихо, короткими фразами, настроение у них было подавленное, прямо-таки похоронное. Кира услышала, как Гансен произнес, ни к кому не обращаясь:
— Чертова мельница, этот Сталинград! Армии Паулюса как не бывало…
Так Кира узнала о победе под Сталинградом. Она с трудом дождалась вечера — не терпелось сообщить подружкам.
У Гали хитро заблестели глаза.
— Спасибо, Варя, я тоже слышала.
Галя замолчала — к ним подходила Утроба со своей Надькой.
— Что, сволочи, зубы скалите? — подхватила Надька. От нее шел сильный запах спиртного.
— Рано радуетесь, стервы, — угрожающе произнесла Утроба. — Сдохнете покуда…
Как ни печально было сознавать, но Утроба была права — от Сталинградского сражения до разгрома немцев было еще далеко. Они еще занимали всю Украину, Белоруссию, стояли под Ленинградом, в Орле, в Курске, в Ржеве — совсем недалеко от Москвы.
Ира Уварова рассказала, что ее вызывал Завалишин.
