«Нужны, разумеется, не недели, а долгие месяцы и годы, чтобы новый общественный класс, и притом класс доселе угнетенный, задавленный нуждой и темнотой, мог освоиться с новым положением, осмотреться, наладить вою работу, выдвинуть своих организаторов».
А Семен Бакакин на городской конференции что говорил: «Скоро, слава богу, полгода, как мы власть у буржуев отняли, а что сделали? К чему пришли?..»
«Ни одно глубокое и могучее народное движение в истории не обходилось без грязной пены — без присасывающихся к неопытным новаторам авантюристов и жуликов, хвастунов и горлопанов, без нелепой суматохи, бестолочи, зряшной суетливости, без попыток отдельных «вождей» браться за двадцать дел и ни одного не доводить до конца».
Все, все про нас! Все это и у нас в Иваново-Вознесенске. И у нас есть хвастуны и горлопаны, есть и жулики. Успели, окаянные, примазаться! Губернский военный комиссар Павел Батурин рассказывал в городском комитете о бегстве командира Первой советской роты Кувалдина: «Скрылся, подлец, деньги украл и два нагана. А мы ему так доверяли!»
Особенно взволновало Мартынова заключение. Там говорилось о горе-революционерах, которые, к сожалению, есть. Некоторые из них преданы революции, искренни в своих мыслях, но ошибаются в главном, не понимают состояния, через которое неминуемо должна пройти отсталая страна, истерзанная реакционной и несчастной войной, начавшая социальную революцию задолго раньше более передовых стран. У этих людей не хватает выдержки в трудные минуты трудного перехода.
«Социальный источник таких типов, это — мелкий хозяйчик, который взбесился от ужасов войны, от внезапного разорения, от неслыханных мучений голода и разрухи, который истерически мечется, ища выхода и спасенья, колеблясь между доверием к пролетариату и поддержкой его, с одной стороны, приступами отчаяния — с другой… Нам истерические порывы не нужны. Нам нужна мерная поступь железных батальонов пролетариата».
Михаил Иванович закончил читать статью, и первым чувством, которое охватило его, было сожаление, что он сейчас не в Иваново-Вознесенске, а один в этой маленькой комнатке.
К десяти часам вечера большая аудитория Политехнического музея была заполнена до предела. Кроме членов ВЦИКа, на заседание пригласили рабочих, партийных и советских работников. Люди заняли все проходы, стояли на всех ступеньках, сидели на подлокотниках кресел. Перед первым рядом на полу уселись молодые красноармейцы и большая группа крестьян из разных уездов Московской губернии — днем они были на губернском сельскохозяйственном съезде.
Мартынов и Фрунзе сидели рядом в пятом ряду: Мартынов позаботился, пришел пораньше и занял место для Друга.
— Смотри, Иваныч, — сказал Фрунзе, — твой Андрей…
Андрей стоял около двери, из которой ближе всего можно было пройти к столу президиума.
Казалось, упадет потолок, рухнут стены после простой, обыкновенной фразы:
— Слово предоставляется Владимиру Ильичу Ленину!
Наконец Свердлов успокоил зал, и наступила такая тишина, что слышно было, как Яков Михайлович положил колокольчик на покрытый красным сукном стол. И в этой удивительной тишине раздались первые слова Ленина:
— Товарищи! Мне приходится сегодня поставить вопрос несколько необычно. Дело в том, что настоящим докладом является моя статья об очередных задачах Советской власти…
В зале стало белым-бело. Почти у каждого слушателя в руках появились блокноты, ученические тетрадки, листочки — люди записывали речь Ильича.
1918, МАЙ
Жизнь все подбрасывала и подбрасывала Его Величеству российскому обывателю разного материала.
— Не везет господам-товарищам… Только они свой престольный праздничек — 1 Мая — отгуляли, с красными полотнищами походили, а немец Ростов-на-Дону взял да оттяпал от России… Теперь рыбцов не видать. Теперь рыбцов ихние мамахен да папахен жрать за нас будут…
— Опять съезды: Всероссийский съезд комиссаров труда, съезд по топливу, Советов народного хозяйства. Даже чудно слышать — по народному хозяйству! Какое же, извините, хозяйство, когда все босые ходим…
— И у меньшевиков тоже вроде съезда. На полный съезд они не натянули, так устроили Всероссийское совещание. Все ораторы в одну дуду: надо свалить Советы! Либер выступал, вынес резолюцию: «Вынести Советам смертный приговор!»
— Еще съезд — по библиотечному делу. Это как прикажете понимать? Читайте, может, пока книжку в руках держите, о пище телесной думать не будете…
— Консерваторию национализировали, Третьяковскую галерею национализировали. Объявили все народным достоянием. Интересно, что из этого получится?..
— Не везет броненосцу «Князь Потемкин». После того как матросы на нем взбунтовались и в Констанцу увели, румыны его России отдали. И его переименовали в «Святого Пантелеймона». Когда царя, извините, сшибли, броненосец опять в «Потемкина» перекрестили. А совсем недавно — в «Борца за свободу». Если власть переменится, как его опять окрестят?..
— Про новые деньги слышали? Готовят! Мне верный человек рассказывал. Если на билете черт с рогами, — это значит банковский билет, крупная купюра; а если чертиха — казначейский, мелкого достоинства.
— Новое слово появилось — «продотряд».
— Слышали… У моей соседки сын, беспартийный, записался в этот самый продотряд. «Маманя, не горюйте, мы скорехонько у деревенских ямы пооткрываем…» Чисто грабиловка…
— Господи!
— Раньше надо было…
— А вы статью Ульянова-Ленина прочтите! «О «левом» ребячестве и о мелкобуржуазности». Я серьезно вам говорю — прочтите! В нем, в Ульянове-Ленине, все дело! Именно в нем.
— А чего патриарх смотрит? Взял бы да и проклял с амвона всех их.
— Вот тебе и Иисусе!
— Попробуй прокляни! Они тебе так проклянут… Жидковат наш Тихон! Мелок…
— Англичане, немцы, французы, американцы, японцы… А кто еще? И все на одну Россию…
— О господи!..
ПОШАЛИЛИ, И ХВАТИТ!
Как-то исподволь, сам собой, среди сотрудников ВЧК установился негласный обязательный для всех закон: не расспрашивать друг друга, кто чем занят сейчас, что собирается делать дальше, если, разумеется, не предполагалось операции, в которой участвовали многие. Но даже и в этом случае о предстоящем знали только те, кого это касалось.
Если кто-нибудь из новичков оказывался не в меру словоохотливым, его просто не слушали, и он сконфуженно умолкал. А откровенные болтуны в ВЧК долго не задерживались.
