Мне очень хотелось узнать, кто такой Вадим Вячеславович, имеющий право посылать людей в Киев, но я, естественно, промолчал. Анисин сам все объяснил.
— Майкопский! Это сила!
И начал рассказывать про поездку в Киев.
— От Ровно мне разрешили ехать автобусом. Я думал, что так скорее. Черта два! Еду по Житомирскому тракту и не узнаю. По обе стороны чисто, леса нет, вырубили — немцы партизан боятся… В общем, насмотрелся, страху натерпелся… Я жил на Фундуклеевской… Печально в Киеве, грустно…
Скажи я какие-нибудь бодрые слова вроде «ничего, построим с помощью Великой Германии» или еще что-нибудь в этом духе, я бы потерял всякое доверие у Анисина, — я понял его настроение, он был очень подавлен увиденным в Киеве.
— Зашел к брату, а он убит… Осталась племянница Галя, ей восемнадцать… Живет впроголодь. А мать ее, она врач, недавно пропала. В общем, житуха невеселая…
Я поддакнул.
— Война…
Он сменил тему.
— Ну что ж, бывает… Давайте о вас поговорим, Павел Михайлович… Хотите сотрудничать с Андреем Андреевичем Власовым? Неволить вас не хочу, но вам как человеку, к которому я не знаю почему хорошо отношусь, скажу: это лучший вариант в вашем положении…
— А что я у генерала Власова делать буду?
— Пока не знаю… В данный момент меня интересует ваше согласие или несогласие. Повторяю, вариант самый лучший…
— Допустим, я соглашусь… Что тогда?
— А если без допустим, просто согласитесь?
— Подумать можно?
— Можно… Минут пятнадцать… Не больше.
— А другие варианты есть?
— У меня нет… Остальное — ваше дело… Чего вы боитесь?
— Хорошо, согласен, — решительно сказал я.
— Вот и прекрасно… Сейчас я вас оформлю… Подпишите заявление, вот эту справочку… Вы не представляете, какой подарок вы сделали Андрею Андреевичу… Вчера к нему какой-то начальник из СС приезжал. После Андрей Андреевич Вадиму Вячеславовичу Майкопскому рассказывал, что его, Власова, упрекают за то, что к нему русские плохо идут. А на днях не то во Франции, не то в Голландии опять целый «остбатальон» восстал. Он, конечно, к Андрею Андреевичу прямого отношения не имеет, а все же неприятно.
Анисин забрал мои документы и уехал, а меня снова отвели в барак.
На следующее утро Анисин заехал за мной. Он долго ходил со мной по каким-то канцеляриям, я заполнил желтую карточку, на прощанье толстый немец брезгливо подал пухлую, потную руку, и мы вышли через железные ворота на улицу.
В августе 1943 года меня по рекомендации Анисина назначили инспектором организационного отдела «Русского комитета», председателем которого был Власов. Поселили вместе с другими сотрудниками комитета в первом этаже дома № 10 на Викторияштрассе. Во втором этаже жили Власов, Жиленков и Трухин.
В один из вечеров ко мне пришел Владимир Анисин. Захмелев, он разоткровенничался:
— Теперь я могу сказать, Павел Михайлович, мы долго к тебе присматривались… Если хочешь знать, тобой лично интересовался Вадим Вячеславович Майкопский.
— Я его не знаю, — ответил я.
— Узнаешь! Это гениальная личность! Все — Власов, Жиленков, Трухин в подметки ему не годятся…
Больше в этот вечер я о Майкопском ничего не узнал, но постепенно Анисин рассказал о нем многое.
До войны Майкопский жил в Киеве, был адвокатом во второй юридической консультации. В первые дни войны его призвали в армию, он дезертировал, скрывался у родственников не то в Житомире, не то в Чернигове. На другой день после занятия Киева немцы назначили его шефом криминальной полиции. В 1943 году «За особые заслуги перед рейхом» Майкопского перевели в Берлин. Он стал начальником группы «Комет» при русском отделе гестапо.
Анисин рассказал, что самая важная задача группы «Комет» — выявление антифашистски настроенных лиц среди острабочих.
— Ну и как дела идут, успешно? — спросил я.
— Задыхаемся… Столько их сюда нагнали…
И еще я узнал, что русским отделом гестапо руководит гауптштурмфюрер Эбелинг, и он подчиняется непосредственно начальнику гестапо Мюллеру.
— Майкопский бывает у Гиммлера?
— На днях был. Приехал, рассказал, что Гиммлер раз десять повторил: «Агентура, агентура и еще раз агентура. Только агентура позволит нам знать, что думают, делают и собираются делать люди, которыми мы обязаны интересоваться». А вербовать агентов нам все труднее и труднее, особенно после Сталинграда… Есть, конечно, доброхоты, но их мало…
Попутно я все узнал и об Анисине. Он тоже жил до войны в Киеве и тоже был адвокатом…
— Я обязательно познакомлю тебя с Вадимом Вячеславовичем… Он очень интересный человек…
Через несколько дней вечером Анисин повез меня к Майкопскому на квартиру поздравить его с наградой. Майкопский жил неподалеку от гестапо на тихой улице.
У него была богатая квартира, напоминавшая антикварный магазин: картины, бронза, ковры, коллекция хрусталя и фарфора. Присмотревшись, я понял, что все это наше, русское, советское.
Мы сидели с Анисиным в большой комнате, почти не разговаривая, — мой спутник, переступив порог квартиры, сник, притих. Откуда-то доносились голоса, звон посуды, звук радиолы.
Прошло полчаса — никто к нам не выходил. Анисин смущенно поглядывал на меня: «Ничего не понимаю… Сам же пригласил…»
Наконец появился хозяин, лет сорока, среднего роста, худощавый шатен с волнистыми волосами. На груди у него болталась новенькая «Остмедаль» на зеленой ленте.
Анисин обеими ладонями поймал руку Майкопского, торопливо, восторженно заговорил:
— Дорогой Вадим Вячеславович, примите от всей души… Я так рад, так рад…
— Благодарю, Владимир Алексеевич… Сердечно тронут… Ну, знакомьте нас.
— Никандров, Павел Михайлович…
— Очень приятно.
Я сказал:
— Мне особенно приятно познакомиться с вами в столь знаменательный для вас день…
— Проходите, господа…
Мне очень хотелось побеседовать с Майкопским, нужно было войти к нему в доверие. Но беседы, к сожалению, не получилось — прибыл Жиленков.
Он вошел с такой масляной улыбкой, что я на долю секунды закрыл глаза — мне показалось, что я могу не выдержать и ляпнуть какую-нибудь глупость. Меня можно было простить — я еще только входил в свою роль. Одно дело было в Москве представлять, как я буду жить среди предателей, и другое — тут, в Германии, воочию…
Жиленков весь сиял. На нем был новенький немецкий генеральский мундир с витыми погонами. Сапоги блестели так, что в них можно было смотреться, как в зеркало.
— Дорогой Вадим Вячеславович! — пропел он. — Только что узнал! И поспешил!..
Он обнял Майкопского, приложился губами к одной щеке, потом к другой. Третий поцелуй пришелся в подбородок.
— Это такая радость для нас всех!
