субъективной и эмпирической (А 121) способности ассоциации представлений, которые ранее часто воспринимались вместе, то их воспроизведение, необходимое для создания целостного образа, было бы полностью подчинено случаю, 'они образовывали бы лишь беспорядочную груду и, стало быть, не возникло бы никакого знания' (там же), т.е. не было бы оснований для воссоздания в образах воображения характеристических особенностей восприятий.
Наконец, высшим и последним эмпирическим компонентом 'действительного опыта' Кант называет синтез узнавания, или рекогниции, в понятии (А 124-125). Рассмотрение этого синтеза возвращает нас к проблематике 'достаточной' дедукции. Поясняя роль синтеза рекогниции в предварительном разделе дедукции, Кант утверждает, что подведение представлений под понятия, позволяющее мыслить их связь как необходимую (А 106), является непременным условием отнесения этих представлений к предметам (А 105-106). Основаниями же для рекогниции 'многообразного, поскольку они касаются только формы опыта вообще' (А 125), оказываются категории.
Итак, мысля ассоциированные представления связанными через категории, мы относим эти представления к предметам, осознавая их связь как необходимую и общезначимую и превращая наши субъективные ассоциации в объективные высказывания опыта.
Однако в (рассматриваемом нами) третьем, систематическом разделе дедукции первого издания 'Критики', Кант лишь мимоходом упоминает о синтезе узнавания, или рекогниции (там же). Подробное описание этого синтеза дано Кантом в специальном параграфе второго, предварительного раздела (А 103- 110). В третьем же разделе, указав на необходимость для эмпирического познания ассоциативного воспроизведения представлений, Кант обращает внимание на фундаментальную предпосылку возможности подобной репродукции, состоящую в том, что явления заранее должны быть подчинены некоторым законам, создающим возможность ассоциации представлений о них в воображении (А 121-122). Внутреннюю ассоциируемость явлений Кант называет 'сродством' (Affinitaet - А 122, 114).
Если бы в воспринимаемых нами явлениях отсутствовало 'это объективное основание всякой ассоциации' (А 122), если бы явления были лишены всякой регулярности (см. А 121-122, 100-101), то наша способность к ассоциации представлений, без участия которой невозможно эмпирическое познание, просто осталась бы нереализованной, скрытой 'в глубине души как мертвая и неизвестная нам самим' (А 100).
Итак, необходимым условием возможности эмпирического познания оказывается сродство явлений. Но чем определяется возможность самого сродства? Отвечая на этот вопрос в дедукции 'снизу', Кант однозначно связывает сродство явлений с первоначальной апперцепцией и ее единством (А 122-123). Кант пишет, что если бы воспринимаемые нами явления 'не были ассоциируемы, было бы возможно множество восприятий и даже совокупная чувственность, в которой содержалось бы много эмпирического сознания в моей душе, но в разрозненном виде и без отношения к одному сознанию меня самого. Однако это невозможно, так как только благодаря тому, что я отношу все восприятия к одному сознанию (первоначальной апперцепции), я могу по поводу всякого восприятия сказать, что я сознаю его' (А 122).
Получается, таким образом, что все восприятия, т.е. могущие быть осознанными эмпирические созерцания, с необходимостью подчинены законам, которые делают их внутренне ассоциируемыми (см. А 113-114). Эти априорные законы раскрываются Кантом через категории (А 112-113), причем сродство явлений особенно хорошо иллюстрируется на примере категории причины (А 112; А 766 / В 794). Поскольку же сродство явлений может быть объяснено не иначе, как с помощью понятия чистой, или первоначальной апперцепции, которое представляет его как необходимое (А 122-123), и так как это сродство составляет непременное условие возможности эмпирического познания, то, отталкиваясь в дедукции 'снизу' от анализа компонентов 'действительного опыта', Кант может сделать заключение, что последний подразумевает 'необходимую связь рассудка с явлениями через категории' (А 119).
Рассмотрим теперь некоторые особенности аргументации, входящей в состав дедукции 'снизу'. Прежде всего, обращает на себя внимание, что доказательство необходимого отношения явлений к рассудку в этой части трансцендентальной дедукции не вполне независимо от результатов, полученных в дедукции 'сверху'. Собственных аргументов дедукции 'снизу' достаточно лишь для констатации, что возможность эмпирического познания подразумевает сродство явлений, или соответствие их категориям, из чего, однако, нельзя сделать вывод, что подобное соответствие имеет необходимый характер. Доказывая последний тезис, Кант просто утверждает, что при отсутствии сродства между явлениями, они не относились бы к единому сознанию, что, однако, невозможно, так как все явления, которые могут стать предметом восприятия, объединены с необходимостью в первоначальной апперцепции (А 122). Учитывая, что принципы сродства явлений тождественны категориям (см. А 112-113), Кант, по сути, утверждает, что все явления, которые могут быть осознаны, необходимо подчинены категориям. Но именно этот тезис доказывается в дедукции 'сверху' (А 119), в дедукции же 'снизу' Кант упоминает о нем, как о чем-то уже известном.
Итак, дедукция 'снизу' находится в зависимости от результатов дедукции 'сверху'. Но не менее интересно и другое обстоятельство. А именно, поскольку, с одной стороны, цели трансцендентальной дедукции достигаются уже при доказательстве, что все явления подчинены категориям, с другой же стороны, ввиду того, что оказывается, что одного лишь рассмотрения компонентов 'действительного опыта' недостаточно для подобного вывода, неизбежно возникает вопрос: зачем Кант вообще включил в основной текст дедукции экспликацию синтезов схватывания и воспроизведения, выделив ее к тому же в самостоятельное исследование, дублирующее по своим результатам главное доказательство, которое изложено в дедукции 'сверху'?
Сомнения по поводу необходимости подобного включения еще более усиливаются, если обратить внимание на положения, которыми Кант обрамляет аргументативную часть дедукции 'снизу'. Обозначив цели этой дедукции, Кант дает понять, что будет отталкиваться в своем анализе от восприятий как связанных с сознанием явлений (там же). Завершает же Кант аргументативную часть дедукции 'снизу' утверждением, что 'только благодаря тому, что я отношу все восприятия к одному сознанию (первоначальной апперцепции), я могу по поводу всякого восприятия сказать, что я сознаю его' (А 122), и выводом: 'Итак, объективное единство всякого (эмпирического) сознания в одном сознании (первоначальной апперцепции) есть необходимое условие всякого возможного восприятия и сродство всех явлений (близкое и отдаленное) есть необходимое следствие синтеза воображения, a priori основанного на правилах' (А 123).
Приведенные положения мало чем отличаются от тезисов дедукции 'сверху', начинающейся с положения 'все созерцания есть для нас ничто и нисколько не касаются нас, если они не могут быть восприняты в сознании' (А 116), и принципа единства наших представлений в чистой апперцепции: 'всякое эмпирическое сознание имеет необходимое отношение... к осознанию меня самого как к первоначальной апперцепции' (А 117), и продолжающейся рассмотрением априорного синтеза воображения, определяемого категориями (А 118-119).
Ввиду явного сходства фундаментальных положений дедукций 'снизу' и 'сверху' возникает несколько вопросов. Поскольку именно упомянутые тезисы играют решающую роль в доказательстве необходимого отношения явлений к рассудку, и так как они могут быть развернуты без анализа компонентов 'действительного опыта', то можно ли вообще говорить о существенном различии аргументативной структуры дедукций 'сверху' и 'снизу'? И какой все же смысл имеет включение в дедукцию 'снизу' рассмотрения эмпирических синтезов воображения, никак не способствующего доказательству необходимой связи чувственности и рассудка?
Все эти вопросы сводятся к одному: какие мотивы заставили Канта вычленить дедукцию 'снизу' в особое исследование в рамках субъективной дедукции категорий?
Сама идея обособления дедукции 'снизу' возникла у Канта на очень поздних стадиях работы над первым изданием 'Критики чистого разума'. Во всяком случае, в подготовительном варианте трансцендентальной дедукции, созданном в начале 1780 года (LBl B12) и во многом совпадающем с дедукцией, вошедшей в 1781 году в окончательную редакцию первого издания 'Критики', отсутствуют ясные признаки вычленения двух направлений дедукции. Представленная там аргументация является, по сути, прототипом дедукции 'сверху' из первого издания (см. XXIII: 18-19). Что же касается эмпирических синтезов схватывания, репродукции и рекогниции, обсуждение которых составляет отличительную часть
