сумняшеся диагностировала гепатит, а направление на госпитализацию нашему сантранспорту передать просто-напросто забыла, – так при чем же здесь я, помилуйте?! Так что же теперь, еще и за то, что в боткинском приемнике ее аккуратно до самой смерти промурыжили, я еще и за это отвечать должна?!
– Нет, за приемный покой отвечать вы не должны, незачем лишнее на себя брать, не то надорваться недолго. Вам и без того вполне достаточно, да и нам всем довольно уже фигуры вашей речи выслушивать… Правильно, коллеги? Давайте закончим. Я думаю, мы даже поблагодарим доктора Вежину за ее мотивированный, хотя и чрезмерно эмоциональный ответ. Спасибо!
Диана в ответ чуть склонила голову и сорвала аплодисмент. И даже не в единственном числе; первым захлопал спросонок доктор Лопушков, который было свистнул до неприличия громко и захрапел во все завертки, но был резко разбужен бдящим коллегой Птициным. Лопушков захлопал первым, кто-то в зале поддержал, публика засмеялась, зашикала, всё на минуту смешалось.
– Да ладно, ладно тебе, дружище, чего там! Не стоит уж так сразу, – смущенно потупившись, шептал ничего не соображавшему Федору растроганный Герман. – Ты погоди пока хлопать, Федя, вечно ты всё задом наперекосяк и телегу поперек лошади ставишь! Я же тот анекдот-то так и не рассказал еще! Анекдотец классный, не спорю, стоит того, но ты бы всё-таки его послушал сначала, а уже потом ладони от восторга отбивал… Ну да ладно, сейчас мы это дело поправим, слушай сюда…
– Коллеги, коллеги, прошу вас! – Раздаева поднялась, уперевшись руками в стол, и утесом нависла над аудиторией. Оживление, докатываясь до незыблемой Ж. Б., разбивалось и с шорохом стихало, будто уходило в песок, оставляя пену. – Довольно, коллеги! Ну что за цирк, как вам не стыдно! Вы же не в Госдуме, в конце-то концов! Это же вам не балаган! – Вопрос о балагане бесспорным не был, но прения регламентом не предусматривались, а главный врач поликлиники и всего территориально-медицинского объединения Женни Бонифатовна Раздаева неукоснительно держалась протокола. – Всё?! Очень хорошо. Вопрос рассмотрен. Решение комиссии по данному случаю таково, – она не без торжественности поправила округлые очки в тончайшей золотой оправе. – За небрежность и профессиональную недобросовестность, выразившуюся в диагностической ошибке, повлекшей за собой летальный исход, с учетом всех выясненных обстоятельств объявить доктору Вежиной строгий выговор с занесением в личное дело, лишить премии за август месяц сего года, а также…
В общем и целом в меру извивистое произведение за границы жанра не выламывалось, но Вежину донимал нестерпимый редакторский зуд. Она почесала стриженый затылок и раскрыла было рот, но в творческий процесс не мудрствуя лукаво вмешался диспетчер Иван Васильевич, который мягко, будто стелясь в своих по-домашнему уютных войлочных тапочках, прошел в зал и заявил:
– Извините, Женни Бонифатовна, – кашлянув, пробасил отставной фельдшер Иван Васильевич. – Прошу прощения, но у нас там срочно… Диночка, там заказец поступил, сложная списочная аритмия. Ты ее знаешь, больная тебя тоже. Проблемка в том, что она именно тебя хочет. Даже Мироныч ей ни-ни, вот только ты, и всё тут. Так на тебе настаивает, что даже не скандалит, а прямо-таки плачет…
Диана улыбнулась.
– Что поделаешь, Женни Бонифатовна! – посетовала она, лучась дружелюбием напоследок. – Ничегошеньки тут не поделать, сами видите! Каждому свое: кому решение решать, а мне, хочешь не хочешь, людей лечить надобно… Заканчивайте-ка вы без меня.
Вежина уже спокойно поставила точку, будто не глядя подмахнула собственное заявление об уходе, и следом за очень своевременным Иваном Васильевичем и фельдшером Киракозовым, которому ну очень не терпелось вернуться к своим непосредственным обязанностям, звонко вышла вон.
Иван Васильевич тем временем поспешал медленно, с неудовольствием поглядывая по сторонам на обычные мелочи вроде окна в коридоре с наполовину отсутствующим стеклом или покосившегося карниза над ним.
– А ровным счетом ничего срочного, спокойно всё, по-притихла хронь, – пояснял он по пути нетерпеливому Родиону Романычу. – Ровнехонько ничего нет, считай, одна Красавкина минут пять дожидается, Пиявкина по-вашему. Она-то и пусть бы лежала на здоровье, ей задержка даже показана, не то запросто красавица эта нарушится, если кто к ней сразу вдруг примчится. Судный день, решит, не иначе! Пусть бы она… как это она говорит… ёнчить? Во-во, пусть бы ёнчила себе помаленьку, но Мироныч просил хоть по какому-нибудь поводу Динку вытащить, пока она Жабу не задушила или еще каким путем не уволилась… Обе они хороши, ясное дело, им обеим на самом-то деле пора – Жабе вообще куда подальше, а Динке в отпуск надо, она же весь последний месяц на себя не похожа… А вот и она. Не гарцуй, не гарцуй, Диночка, ложная тревога!
Звонкая Диана сбилась с шага, но, уразумев что к чему, хмыкнула и рассмеялась.
Вежина смеялась, но, в общем-то, напрасно, поскольку теперь Иван Васильевич ошибался, сказав чуть раньше, не ведая того, чистую правду, как между прочим случается не только с поэтессами, тем более поэтами, но даже и с теми, кто с ними так или иначе сталкивается; происходит такое также и со всеми прочими, ибо каждый из живущих по-своему или по жизни бывает поэтом – что, конечно же, еще не повод писать стихи…
Иначе или так, но заведующий Вадим Мироныч Фишман, занявший на время диспетчерское место, пек вызовы, как блины. Он уже принял две «гипертонии», одну «температуру» и одного сложного списочного сердечника Морозова – как раз для «битых» Вежиной и Киракозова, которым пришлось срочно ехать, так и не дождавшись развязки презабавнейшего эпизода; телефон продолжал трезвонить. Мироныч потянулся было к аппарату, однако Иван Васильевич поспел вовремя.
– Неотложная! – с ходу прогудел он, ревниво перехватив трубку. – Неотложная! Слушаю, что у вас случилось? – Басовитого ветерана неотложной диспетчерской службы с ходу же признали:
– Привет, Иван Васильевич, соседи беспокоят. Это Татьяна, диспетчер с… – Она назвала номер подстанции скорой помощи. – Иван Васильевич, будь добр, будь так ласков, Мироныча дай к трубочке, пожалуйста! – Татьяна прогибалась, как могла, но Иван Васильевич и здесь не спешил.
– Ужель та самая Татьяна?! – подивился по-своему не чуждый поэзии диспетчер, в свою очередь припомнив эту обычно вздорную и нахрапистую бабенку. – Ну и ну! Ну и чего же такого стряслось, что ты кошечкой стелиться вздумала? – Иван Васильевич если и целил куда, то разве что в белый свет, но опять- таки попал в копеечку, в самую точку.
– Так в кошке-то всё и дело, в нашей, со станции, – не разводя турусов на колесах, призналась Татьяна. – Роды у нее затяжные, с ночи мается животина, совсем извелась. Мироныч ваш, говорят, кошатник заядлый, так, может, он чем подсобит? Пожалуйста, Иван Васильевич! – Грозный диспетчер с такого рикошета чуть-чуть, самую малость, но помягчел.
– Может, и подсобит, – не стал он спорить и по привычке потянулся за сигнальным талоном. – Да и грех твари бессловесной не подсобить, не человек, чай. Паче ветеринар-то небось денег стоит, а Вадим Мироныч бесплатно на все руки от скуки… Ладно, ладно, верю. Проехали. Как, говоришь, роженицу вашу звать? Коммуникация? Кома, стало быть… – Мироныч и Татьяна, оптом и в розницу и каждый по-своему, развозмущались:
– Господь с тобой, какая кома! Спаси и сохрани, комы нам сейчас только не хватало! Маня, Манька, Манечка она у нас, Манюша она! Тьфу-тьфу-тьфу, типун тебе на язык! – Пока коллега Татьяна суеверно отплевывалась и громко стучала по деревянному, возмущенный Фишман вовсю фырчал и шипел, как ошпаренный, выбираясь из-за диспетчерского стола:
– Все крышами двинулись! Всем чохом с катушек съехали! И что же я вам теперь, псих ненормальный вместе с вами?! Бабка-знахарка я вам или дедка повивальный? Или еще в какие идиотики меня запишете?! Надо же, кошке родовспоможение устраивать! Кошачью повитуху нашли… Пусть Тамарка едет, если ей захочется, ей это дело почти по специальности. Пусть берет машину и катится, не возражаю, сан-транспорт всё равно простаивает… Фу! – Фырчащий заведующий решительно порывался очистить помещение, но коряжистый старик перегораживал дорогу.
– Ты погоди рыпаться, Вадим Мироныч! Баралгин тебе нужен или как? Или это не ты с утра на всё отделение ныл, что колики лечить нечем? – строго спросил он, прикрыв трубку рукой со старческими пигментными пятнами на коже. – Слушаешь, Татьяна? – продолжил свой менеджмент Иван Васильевич. – Вот слушай сюда и соображай, что за просто так я Мироныча уговаривать не буду, даже не надейся. Я же как есть самодур, мне уже сегодня докладывали. На всякий так у меня всегда доброе словцо найдется, только фигушки с него кошке вашей приятнее станет… Фиг вам, говорю, никаких таков! Только за баралгин,
