– А Бог ее знает…
– В таком случае, отдайте ее переводы на рецензию ему…
– Кому?
– Богу, кому же еще! Я свое мнение высказала, а решение принимать будете вы. Но в таком случае я не понимаю, зачем я вам нужна?
– Мария Никитична, я вам свято верю…
– Не надо мне свято верить. Вы сами в ее перевод заглядывали?
– Мельком.
– Хорошо, я сейчас ткну пальцем в первую попавшуюся строчку, без выбора… Вот: «Я знал, что она старая дева, но думал, что у нее это прошло».
– Там так написано?
– Я не в состоянии такое придумать! Еще: «Она стояла аккурат возле Мулен-Руж». Как вам такое нравится?
– Кошмар!
– Полный и абсолютный.
– Мария Никитична, дорогая, у меня к вам нижайшая просьба!
– Слушаю вас!
– Не могли бы вы сами поговорить с этой дамой? Она меня подавляет! Мне очень стыдно, но…
Я расхохоталась.
– Да ради бога, Борис Евгеньевич, я уж постараюсь ей все объяснить.
– Только прошу вас, помягче!
– Попробую! Я, правда, сейчас довольно злая, но попробую.
Вырвизуб перезвонил мне через час и попросил приехать в редакцию к пяти. Я еще раз просмотрела рукопись Журасик, сделала пометки в особо выдающихся местах и ровно в пять вошла в помещение редакции.
Меня встретил Вырвизуб, помог снять пальто, поцеловал ручку и сказал:
– Она еще не пришла. Мария Никитична, я предупреждаю вас, это тяжелый случай!
– Не волнуйтесь, разберемся.
Поведение Вырвизуба лишний раз доказывало, что все мужики – козлы. Надо же, испугался какой-то бездарной бабы!
Он усадил меня в кресло, налил кофе из электрической кофеварки. Журасик все не было.
– Она непунктуальна, – заметила я.
– А вдруг она поняла… И больше не явится? – мечтательно произнес Вырвизуб.
– Борис Евгеньевич, к Вам пришли, – почему-то шепотом сообщил верзила охранник, добродушный парень по имени Валера.
Вырвизуб выскочил в коридор и вскоре вернулся с дамой лет пятидесяти, очень дорого и хорошо одетой.
Темные с проседью волосы были уложены волосок к волоску и сияли лаком. Так, подумала я, для нее переводы – не заработок, а средство самовыражения.
– Антонина Дмитриевна, вот, познакомьтесь, Мария Никитична Шубина – известная переводчица и наш консультант..
Дама смерила меня ироническим взглядом и уселась в кресло напротив.
– Ну, я вас оставлю! – радостно проговорил Вырвизуб.
Я хотела возразить, но он уже исчез.
– Итак, Антонина Дмитриевна, – начала я, но она меня сразу перебила:
– Насколько я поняла, именно вы знакомились с моими произведениями?
– С вашими переводами, хотите сказать?
– Нет, так это назвать нельзя! Это именно мои произведения! Я отдала им столько сил, вложила всю себя, это уже не просто переводы!
О! Кажется, я понимаю, почему сбежал Вырвизуб!
Я молчала, ожидая, пока она иссякнет.
– Это мои дети… Часть меня…
По-видимому, она ждала от меня какой-то реакции.
Но напрасно. Это ее обескуражило.
– Ах, да, вы, вероятно, хотели мне что-то сказать?
– Антонина Дмитриевна, вынуждена огорчить вас, – решила я сразу взять быка за рога, – ваши переводы в нашем издательстве не могут быть опубликованы.
– Ах, даже так? – она высокомерно вздернула брови. – Позвольте спросить, – почему?
– Потому что они не удовлетворяют нашим требованиям.
– Не удовлетворяют вашим требованиям? Что вы хотите этим сказать? По-вашему, это плохие переводы?
– Увы!
– И кто это решил? Уж не вы ли?
– Я.
– Да кто вы такая, чтобы иметь право судить? – возвысила она голос.
– Я переводчица с двадцатилетним стажем, – скромно ответила я.
– Переводчица? Тогда мне все ясно! Вы боитесь конкуренции, потому и не подпускаете талантливых людей, которые не ремесленники, которые вкладывают душу. Но, я этого так не оставлю! Я буду жаловаться!
– Жаловаться? – чуть не рассмеялась я. – Позвольте спросить, кому? Это частное издательство, и выбор переводчиков, слава богу, никто не может ему навязать, даже налоговая полиция..
Кажется, она смекнула, что угрозами ничего не, добьется.
– Простите, я погорячилась, просто меня так оскорбили ваши слова… Я много лет жила в Германии и во Франции, и лучше меня в Москве никто этих языков не знает! Ни одна душа!
– Охотно верю, но вот с русским языком дела у вас обстоят не так хорошо. Вероятно, вы его немного подзабыли, живя за границей.
– Что? – позеленела дама. – Да как вы смеете?
– Да уж смею, Антонина Дмитриевна. Я не хотела пускаться в подробности, но вы меня вынуждаете. Вот возьмем ваш французский роман.
– Вы знаете французский?
– Знаю. Но тут дело не в нем. Вот первая фраза.
«Мари-Франс жила в семиэтажном многоквартирном особняке…»
– Ну и что?
– А вы знаете, что такое особняк?
– Это дом.
– Совершенно верно. Дом. Но семиэтажных особняков, и уж тем более многоквартирных, не бывает!
– Много вы понимаете! – фыркнула дама. – Вы бывали в Марселе?
– Я не бывала в Марселе, но знаю, что там могут быть семи-, да хоть тридцатиэтажные дома, здания, дворцы, что угодно, но не особняки! Особняк – это небольшой дом, как правило на одну семью, пройдитесь по Москве, вы увидите множество старинных особняков, но…
– Это советские благоглупости! Нежелание признать, что…
Я молча повернулась к небольшой книжной полке, сняла оттуда словарь Ожегова, нашла нужную страницу, прочитала: «ОСОБНЯК. Благоустроенный небольшой дом городского типа, предназначенный для одной семьи или отдельного учреждения».
– Ну пусть, – вспыхнула она, очевидно, признавая авторитет Ожегова. – Но что, стоит заменить слово «особняк» на «дом»? Это такая мелочь. Что вы еще там накопали?
– Да вот у вас есть перл, я сейчас не помню на какой странице, но там один сидит ошуюю, второй одесную, а третий визави. По-вашему, это нормально?
