– Вы, я полагаю, не знаете, что такое ошуюю и одесную?
– Представьте себе, знаю, но только у вас получается смешение французского не столько с нижегородским, сколько с…
– Что вы несете? При чем тут Нижний Новгород?
Так, приехали. Я постепенно начинала закипать. Эта особа вообще ничего не знает!
– Если вы сами, Антонина Дмитриевна, не чувствуете, что подобное сочетание чудовищно, то говорить просто не о чем. Или вот: «Я знал, что она старая дева, но думал, у нее это прошло».
– И что вас здесь не устраивает?
– Все! Стародевичество вещь, конечно, прискорбная, но это все-таки не болезнь и пройти никак не может!
Вот еще: «Она любила возиться на огороде и вообще, где придется». А вот эта роскошь: «Он его бывший сын»! Что значит «бывший сын»?
– Имеется в виду, что его отец умер!
– Я-то заглянула в оригинал и поняла, а что делать с читателем?
– Подумаешь, это можно исправить… Не бывает переводов без каких-то ляпов…
– Согласна, не бывает. Но когда перевод состоит из одних только ляпов…
– Не правда! Это превосходный перевод! Допускаю, что там попадаются досадные огрехи, но в целом… Это ваши гнусные инсинуации! Пусть отдадут перевод на рецензию! Вы для меня не авторитет!
– Решать этот вопрос не мне, но полагаю, издательство не сочтет нужным тратиться на рецензию. Я это рецензировала по долгу службы, и этого достаточно. Разумеется, у вас есть другие возможности напечатать ваши работы, но только не у нас!
– Где Борис Евгеньевич?
– Не имею представления.
– Позовите его!
– Попробую!
Я встала и выглянула в коридор. Там был только охранник.
– Валера, где Борис Евгеньевич?
– Позвать?
– Да, очень вас прошу!
Между тем мадам Журасик изучала мои пометки на своей рукописи.
– А чем вас не устроила вот эта фраза? «Пора наконец бросить обрыдлую лиру и заняться нашим посконным настоящим делом!»
– Знаете, всем. Какое посконное дело может быть во французском романе?
– Это опечатка.
– Да? Допускаю, но что там было?
– Я сейчас не помню! А вот тут что?
– «Полы халата валялись на полу»! Потрясающе. Как они валялись – отдельно от халата?
– Глупости! Это просто был длинный халат.
– Вот и написали бы просто. А вот тут, где героиня поливает грядки? «У моркови воды навалом, а теперь ее ждет горох». Как воды может быть навалом?
– Так говорят, когда чего-то много.
– Да, можно даже сказать «У меня времени навалом», но воды навалом быть не может, тем более в авторской речи!
В этот момент в комнату заглянул испуганный Вырвизуб.
– Борис Евгеньевич! Это возмутительно! – заявила Антонина Дмитриевна. – Вы отдали мои произведения в руки какой-то наглой особе!
– Антонина Дмитриевна! – вдруг повысил голос Вырвизуб, – я попросил бы вас выбирать выражения…
– Напрасная просьба, – фыркнула я, – вот этого-то как раз Антонина Дмитриевна не умеет!
– Мария Никитична! – укоризненно покачал головой Вырвизуб.
– Я требую, чтобы вы отдали мой перевод на рецензию компетентному человеку, которому я могла бы доверять! Мнение этой… дамы для меня ничего не значит. Она мне просто завидует!
Вырвизуб болезненно поморщился.
– Мария Никитична, каково ваше заключение? – обратился он ко мне.
– Меня не интересует ее заключение! Тоже мне, эксперт, смазливая бабенка будет судить о моем творчестве!
– Во-первых, Мария Никитична всеми уважаемая очень известная переводчица, к тому же член Союза писателей, если хотите знать! – разозлился Вырвизуб. – А во-вторых, мы не имеем возможности платить рецензентам. Слово Марии Никитичны для нас имеет решающее значение.
– Значит, вы мне отказываете?
– Да. Раз так решила Мария Никитична. Наше издательство не хочет больше печатать первую попавшуюся макулатуру, обратитесь в любое другое. Уверен, многие с удовольствием вас напечатают!
Ай да Вырвизуб! Молодчина!
– Не понимаю, почему вы так слепо доверяетесь этой… этой… Знаете что? Давайте сделаем так! Позовите сюда других сотрудников!
– Зачем это? – оторопел Борис Евгеньевич.
– Мы прочитаем им несколько фраз, которые тут подчеркнула ваша, дама…
– И что?
– Посмотрим на их реакцию! Уверена, они подойдут к моему тексту непредвзято…
– Антонина Дмитриевна, я уже все сказал. И отрывать сотрудников от дела не считаю нужным. Могу добавить только, что они уже достаточно повеселились над вашей рукописью, прежде чем она попала в руки Марии Никитичны. Я очень огорчен, что наш разговор принял резкие формы, но моей вины в этом нет.
Он подошел к вешалке, снял шубу мадам Журасик и подал ей. Она машинально влезла в рукава и вдруг залепила ему затрещину. Хрупкий Вырвизуб покачнулся.
– Вы сошли с ума! – пробормотал он, держась за щеку.
– Вам еще мало, слюнтяй! Пошли на поводу у какой-то рыжей твари!
– Валера! – не своим голосом заорал Вырвизуб. – Валера! Немедленно выведи эту даму! И никогда больше не впускай сюда!
Валера растерянно взглянул на Журасик.
– Извиняюсь, дама, вам лучше уйти! – И он протянул руку, чтобы вывести ее, но не тут-то было.
Журасик двинула его коленом между ног, и он, громко взвыв, согнулся пополам от боли. Я умирала со смеху.
Но я недооценила ее. Обезвредив мужчин, она каким-то кошачьим прыжком настигла меня и схватила за волосы.
– Я тебе покажу, сука! Ты у меня еще в ногах валяться будешь! – завизжала она и вцепилась в горло.
Я почувствовала, как острые наманикюренные ногти впились мне в кожу. Драться я никогда не умела, как-то не приходилось, и я растерялась. А Журасик стала меня душить.
– Вера! Милицию! – раздался жуткий вопль.
И доблестный Вырвизуб вылил на горе-переводчицу воду из графина.
Она мгновенно разжала пальцы. Вид у нее был совершенно безумный.
– Валера! Не отпускай ее до приезда милиции! – потребовал Вырвизуб. – Маша, Машенька, с вами все в порядке?
– Жива, спасибо, вы вовремя пришли на помощь.
– Боже мой, у вас кровь! – позеленел он.
Я глянула в зеркальце. Действительно, На шее было несколько довольно глубоких царапин, из которых сочилась кровь.
– Кажется, это называется боевое крещение! – нервно засмеялась я.
