комитете сидят дети, играющие в ковбоев и индейцев и в другие игры. Как будто это было дневное воскресное представление. Так работать нельзя. Мы дали возможность действовать людям, не располагая над ними контролем.
Конечным результатом, по мнению Лихи, могут быть военные действия в Центральной Америке.
Клэр Джордж видел, как рушится его двадцатисемилетняя карьера в ЦРУ. Он переходил от обороны к раскаянию. «Мы набили мозоли на заднем месте, пытаясь постоянно ставить сенат обо всем в известность, — кричал он в телефонную трубку. — Мы информировали их, информировали и еще раз информировали. Черт побери, я не знаю, что же еще мы должны были делать? А сенаторы сейчас думают: «Эти негодяи из ЦРУ!» Все это сплошная политика, и каждый законодатель определяет свою линию, исходя из последних веяний. Единственное, что мы можем сделать, так это поставить им телетайп, чтобы они читали ежедневные телеграммы».
По его мнению, некоторым сенаторам дело о минировании причинило огорчение. Другим нет. А третьи просто лгут и позируют. Если бы некоторым из них показали кинокадры, они и в этом случае не были бы удовлетворены.
Джордж, конечно, был в трудном положении, но, успокоившись, он понял, что тайная война, минирование — все это чрезвычайно важные проблемы. «Учитывая особенности данного момента, вопрос вызывает большие эмоции. А мы якобы пытались замолчать его. Это создает большой деморализующий эффект».
Он считал Голдуотера порядочным человеком, преданным сторонником ЦРУ. Заявления Голдуотера о своем неудовлетворении имеют большой вес. Когда Голдуотер сказал, что «его обкакали», он увлек за собой весь сенат.
Джорджа спросили, как же Кейси перенес критику. (В тот день директор ЦРУ присутствовал на семейных похоронах.)
— Стойко, — заявил Джордж и добавил восхищенно: — У него завидная сила духа.
В течение девяти месяцев пребывания на посту начальника службы ЦРУ по связи с конгрессом в целях поддержания постоянного контакта Джордж один раз в месяц приглашал в ресторан на ленч директора персонала комитета Голдуотера Роба Симмонса. Джордж обращался с конгрессом как с правительством иностранной державы, в которой он был аккредитован для решения шпионских дел. Симмонс как-то сказал Джорджу:
— Я не считаю тебя своим оперативным руководителем и надеюсь, что и ты в отношении меня будешь вести себя подобным же образом.
— Конечно, — ответил Джордж.
Симмонс заявил, что двух «длинных» заявлений недостаточно для того, чтобы покончить с делом о минировании никарагуанских портов. Комитету по разведке необходимо иметь полную информацию о всех важных деталях случившегося. У Джорджа ответа не было, и на этом их контакт прекратился.
На следующий день я прибыл в ЦРУ, чтобы получить инструктаж относительно своей поездки в Ливию. Ранее министр иностранных дел Ливии обещал устроить мне интервью с Каддафи. Я был очень удивлен, увидев в числе присутствовавших на брифинге высокопоставленного сотрудника оперативного управления невозмутимого, неулыбающегося, хорошо одетого господина. Суть его высказываний сводилась к следующему: все в большей степени Каддафи чувствует себя в опасности и пытается внедрить своих людей во все заграничные антикаддафовские группы. Каддафи — человек больших фантазий, лидер без должной опоры. Он все время в движении, ночует в разных местах, считая, что ЦРУ намеревается убить его.
Я не спросил, действительно ли ЦРУ пытается это сделать. Но, если судить по манере поведения, то сотрудник ЦРУ отвергал этот вопрос еще до того, как я задал его. «Каддафи пытается вырваться из психологических тисков», — заявил он. Подобно Кастро, он непримирим, обращается со своими врагами на арабский манер. Соединенным Штатам дает понять, что хотел бы вступить в переговоры.
Мнение ЦРУ в отношении Каддафи было двояким: он считался вероломным и в то же время слабым. Например, заявил сотрудник ЦРУ, телохранителями у Каддафи являются женщины, поскольку убийца-араб вряд ли будет стрелять в женщину. Умно придумано. Вызывает проблемы интерпретация Каддафи ислама, его «иррегулярный фундаментализма накладывает отпечаток на отношения Ливии с Ираном и шиитским миром. Хомейни отклонил предложение встретиться с Каддафи, этим «экстраординарным снобом».
Сотрудник ЦРУ заявил, что отношения Каддафи с Советским Союзом носят чисто практический характер. Между ними нет какого-либо официального или секретного соглашения. Каддафи много у них покупает, больше, чем на миллиард долларов в год, покупает в избытке военную технику, чтобы не обращаться за запасными частями.
А что вы скажете о сообщениях о том, что Каддафи снабжает оружием Никарагуа?
Это «третий всемирный клуб поставщиков оружия», — ответил офицер. Поставки вооружений в Никарагуа незначительны, только стрелковое оружие. Он заявил, экономика Ливии носит примитивный характер и ей трудно нанести ущерб. Поэтому экономические санкции почти бесполезны.
— Какие вопросы мне задать Каддафи? — спросил я.
С бесстрастным, ничего не выражающим лицом сотрудник ЦРУ предложил, чтобы я задал Каддафи такой вопрос: «Мне кажется, что вы напичканы таблетками от бессонницы, выглядите как наркоман. Трудно засыпаете по ночам?»
В этих словах звучало социальное и интеллектуальное презрение к Каддафи, тенденция сделать из него объект насмешек. Сотрудник ЦРУ указал, что с двадцатилетнего возраста у Каддафи наблюдается заболевание системы дыхания и вообще у него не очень крепкое здоровье. Каддафи, по его словам, переутомлен, перевозбужден, способен сделать многое или ничего и в его последних речах были упоминания о болезни.
Я получил ценную информацию. Выступление чиновника довольно взвешенное и осторожное. У меня создалось впечатление, что этот мастер тайных операций внушал мне определенные нужные ему мысли. Возможно он немного переборщил, изображая Каддафи почти ненормальным человеком. Когда я прокручивал в уме весь разговор и просматривал свои записи, я пришел к выводу, что меня вряд ли «специально напичкивали» информацией. Но я не мог отделаться от впечатления, что предложенный для Каддафи вопрос преследовал другие цели.
Когда поздно вечером я уходил из здания ЦРУ, один из старших помощников Кейси, занимавшийся никарагуанской операцией, отозвал меня в сторону и предложил поговорить. Мы прошли в кабинет на седьмом этаже, дверь которого была закрыта. «Это будет бэкграунд», — заявил он, плюхаясь в кресло. Я знал значение этого слова — я могу использовать эту информацию, если не буду называть имя и место его работы.
Он прямо сказал, что никарагуанская операция подходит к концу. Оперативное управление только что получило информацию о том, что деньги заканчиваются на следующей неделе, возможно, даже в это воскресенье. Через три дня. Из полученных две недели тому назад отчетов следовало, что из 24 миллионов уже израсходовано 22. Осталось 2 миллиона. Естественно, приведенный в ярость конгресс вряд ли выделит запрошенный 21 миллион. Он громко рассмеялся, вспоминая голосование в сенате по поводу минирования никарагуанских портов — 84 к 12. Отметил, что палата представителей, очевидно, сделает то же самое (через несколько часов палата проголосовала так: 281 голос — «за», «против»— 111). Поэтому, заявил сотрудник ЦРУ, предпринимаются меры, чтобы начать болезненный процесс «выхода из боя», свертывать операцию ЦРУ.
— Кейси, — продолжал сотрудник ЦРУ, — изучает возможность обращения к дружественной стране с просьбой помочь «контрас» деньгами, пока мы не разрешим проблему их финансирования.
— Вы сказали, что США почти начали процесс вывода своих сил?
— О, да, — ответил сотрудник, — однако Кейси считает, что мы в конце концов получим деньги, когда уляжется шум по поводу минирования. Но, — энергично сказал он, — здесь в разведке только директор думает подобным образом.
— К какой же стране он собирается обратиться?
— К Саудовской Аравии, но окончательное решение еще не принято.
Я отметил это в своих заметках. Сотрудник ЦРУ не сомневался, что я предам данную информацию
