– Так мы что, не получили контузию?
– Да нет, – сказал Тиг. – Вы все получили контузию и нехилую. Но вы вышли из реактивного состояния быстрее остальных, сразу начали контролировать свое тело. Видимо, у вас черепа побольше, чем у прочих, вот лишнее давление и отпустило быстрее. Или мозги поменьше. И в том и в другом случае вы и танки просто созданы друг для друга. Все, пора двигать.
Большие черепа и маленькие мозги – вот беспроигрышная тактика, благодаря которой мы и победили в Африканской кампании.
Только что поспал минут тридцать или чуть больше. Остается надеяться, что это скорее признак адаптации организма к обстоятельствам, чем симптом недопустимой расслабленности. Неужели в самых дальних извилинах зародилась мыслишка, будто отдых важнее бдительности?
Ослабление привычной настороженности могло быть вызвано и запиской, найденной вчера в «Кенсингтоне». Чем больше я стараюсь выбросить ее из головы, тем чаще возвращаюсь мыслями к загадочному «Заткнись».
Так коротко. Так безапелляционно. Не могу не думать о тех, кто ее написал, и где они могут быть. И почему они здесь. Отель на Тайлер-стрит – отличное место, чтобы прятаться, но это мой схрон, и если здесь появились другие жильцы, я хочу с ними познакомиться. Может, я начну брать с них субаренду.
Если вдуматься, по ночам действительно кое-что происходит – изредка внизу хлопает дверь, скрипят половцы, словно кто-то ходит. Но эти звуки можно услыхать в любой сгоревшей гостинице, построенной в двадцатом веке. И хотя желудок ухает в неведомые глубины при любом шуме, а руки автоматически хватают скальпели при малейшем треске, я и подумать не мог, что в конце концов шорохи старого дома подействуют на меня успокаивающе. Но я много месяцев был один, и хотя изоляция – обычный удел биокредитчика, всегда умел проковырять в ней дырки.
Я не питаю иллюзий по поводу своих способностей не свихнуться от одиночества. Я пятикратный победитель свадебных турниров; стало быть, существует какая-то причина, по которой не умею долго жить один.
Второй визит к психотерапевту с Кэрол. Тот же самый мозговед, утверждавший, будто у меня большой любовный потенциал, теперь внушает, что во мне гнездится масса глубоко сидящих страхов.
– Вы не забыли, как я зарабатываю на жизнь? – спросил я.
Он вежливо улыбнулся. Еще бы, такое забудешь.
– Но это не исключает тот весьма реальный факт, что у вас множество прочно укоренившихся страхов.
– Например? – хмыкнул я.
– Страх смерти.
– Ну, кто ее не боится… Дальше.
– Провалов в работе.
– А вас это, типа, не беспокоит?
– Одиночества, – сказал психознатец, лукаво подмигнув моей жене.
Это я отмел.
– Доктор, вы хоть знаете, сколько в мире людей? Восемь миллиардов! Даже прокаженный с двумя последними неотвалившимися пальцами не найдет укромного уголка – туда немедленно припрутся еще шестеро с тем же диагнозом. Не боюсь я одиночества! На земле не осталось такого понятия!
Позже я убедился, что это неправда. На девятый год работы в союзе мне достался заказ на изъятие искусственной ЦНС марки «Призрак» у Джеймса Бонасеры, или Ти-Боуна, в прошлом известного музыкального продюсера, выпустившего мои любимые песни, которые мы с парнями напевали по межтанковой связи, когда заканчивался бой, особенно «Детка на моих руках» в исполнении «Сэмми-бренд трио». Несмотря на нежелание связываться с «Призраком», я чувствовал, что должен лично сказать Бонасере, как фанатею от его музыки, прежде чем вырву центральную нервную систему.
Я не люблю иметь дело с «Призраками». У меня даже лицензии на это нет, хотя настоящий биокредитчик выполняет любую работу, с правами или без. Я могу понять человека, которому нужна модифицированная поджелудочная железа или новые алюминиевые легкие, но когда кто-то изъявляет желание заменить или увеличить вещи настолько абстрактные, как чувства или память, предпочитаю отойти в сторону и отдать заказ «касперам». Не поймите меня превратно – даже кое-кто из моих знакомых пошел на апгрейд,[12] чтобы баловаться с «Призраками», но для этого нужно обладать толикой эмпатии, а я с детства не умею одушевлять неживые предметы.
Но комиссионные были слишком большими, а шанс встретиться с кумиром чересчур заманчивым, чтобы отказаться, поэтому я поехал в пригород, где жил Бонасера. Задрипанные городские улицы и тощие дворняжки вскоре сменились мощеными тротуарами и резвящимися детьми, а в воздухе повеяло запахом дубов и сосен. Начинался листопад, и хотя в городе деревья тоже стояли с красными и желтыми кронами, здесь они казались Уместнее – так бутылка красного вина лучше на вкус в итальянской Венеции, чем в городке Венеция штата Калифорния.
Бонасера жил в дорогом особняке площадью двадцать тысяч квадратных футов. Последнее обстоятельство меня обрадовало. Будь дом поменьше, меня посетило бы искушение сразу пустить эфир, исключив возможность напоследок пообщаться с клиентом. Но в такие дворцы я с собой эфира не возил и волей-неволей выбрал персональный подход.
За коваными воротами начиналась аллея длиной в полмили, обсаженная фигурно подстриженными кустами, усыпанными ягодами. Ти-Боун по-прежнему жил на широкую ногу, хотя служба внутреннего налогообложения, тщательно изучив состояние его финансов, осталась в легком недоумении и тут же описала авторские гонорары за дополнительные тиражи последних десяти альбомов, приплюсовав для верности прибыль и от следующих десяти. Распродажа имущества была назначена через неделю после той среды. Дом, мебель, машины – Ти-Боун остался полным банкротом, у него забирали буквально все. Не отстали и мы.
Я нашел Бонасеру в музыкальной студии в восточном крыле дома, в наушниках, с закрытыми глазами, сосредоточенно слушавшего свою стереосистему с сорока треками. Я стоял в дверях добрых десять минут, глядя, как его пальцы летают по микшерному пульту, доводя до совершенства новую песню.
Наконец Ти-Боун выпрямился и снял наушники, аккуратно положив их на пульт.
– Добрый вечер, – произнес он, не повернув головы. Его голос оказался низким и мрачным, словно при барахлящем низкочастотном динамике. – Вы из налоговой?
– Нет.
– Слава Богу, – сказал он. – Эти кровососы все забирают.
– Я тоже, – признался я.
Он кивнул, переваривая новую информацию, и наскоро примирился с теми богами, с которыми счел нужным.
– Понимаю. Можно мне закончить эту песню? Пожалуйста!
Я посмотрел на часы. Оставался еще один заказ, но я мог перенести его на более позднее – или уже раннее – время.
– Конечно, – отступил я на шаг. – Я ваш большой поклонник. «Детка на моих руках»… Потрясающая песня. – Я с трудом удержался, чтобы не погрести клиента под лавиной давно копившегося обожания; это было бы непрофессионально.
Но он живо обернулся, быстро подошел ко мне – сухой, жилистый, дерганый – и за руку потащил к микшеру.
– Вот ты-то мне и поможешь, – сказал продюсер. – Я много месяцев работаю без ассистента.
Я запротестовал, поскольку в жизни не стоял за микшерным пультом, но Ти-Боун отмел возражения, заявив, что это не важно.
– Песня – это множество маленьких отрывков, – сообщил он, – гармонично связанных. Все, что от тебя требуется, – слушать части в составе целого. Если удалось расслышать отдельные фрагменты, хватай их и перемешивай, это улучшит общее впечатление.
Сложись жизнь иначе, я мог бы стать аранжировщиком.
Песня, которую я помогал микшировать в тот день – «Тейлор знает, что к чему» в
