широкими и тяжелыми, и Игорь с большим трудом дотаскивал их до конца склада. От напряжения ныло все тело, и Игорь вдруг понял, что еще немного, и он не сможет носить эти проклятые и тяжелеющие с каждой минутой доски. Выручил его Бытько. Бытько, идя по узкому проходу, споткнулся и не смог удержать равновесие, в результате чего подался вперед и, как самый настоящий рыцарь, сшиб доской пирамиду из зеленых ящиков, при чем последние посыпались на идущего по другую сторону Стопова, едва не размозжив ему голову. Увидев это, прапорщик заставил сложить все упавшее и носить доски по два. Это как нельзя больше устроило Тищенко, потому что носить по два было гораздо легче. Игорь теперь работал в паре с Коршуном. Но тут Тищенко постигла новая неприятность. Коршун слишком рано бросил свой край, доска подпрыгнула и ударила Игоря по пальцам правой руки, оцарапав средний и разбив в кровь указательный пальцы. Вскрикнув от боли, Тищенко набросился с упреками на Коршуна. Тот что-то недовольно пробурчал в ответ, отошел в сторону и встал у стены с опущенной головой, изображая раскаяние. Изображал он его не только для Игоря, сколько для Гришневича, заметившего этот эпизод.
— Что случилось с пальцами, Тищенко? — спросил сержант.
— Доской ударило… Теперь кровь идет…, — ответил Игорь.
— Коршун, ты виноват? — строго спросил Гришневич.
— Так, товарищ сержант, я даже не знаю, как все это получилось. Доска была какая-то слишком прыгучая, — оправдывался Коршун.
— Прыгучая… Бегом к прапорщику — все ему расскажешь и попросишь аптечку. Он сейчас возле входа.
— Есть, — ответил Коршун и поспешно скрылся.
Через пару минут он вернулся с аптечкой в сопровождении прапорщика.
— Что у вас тут? — озабоченно спросил прапорщик.
— Да вот палец ему доской разбило, — показал сержант на Игоря.
— Покажи палец, боец.
Тищенко вытянул вперед правую руку с окровавленным указательным пальцем. Рана была не очень глубокой, но из-за обильного кровотечения производила неприятное впечатление.
— Чего встал!? Перевяжи ему палец, но перед этим прижги йодом, — сказал прапорщик Коршуну.
Коршун капнул Игорю на рану немного йода и принялся неумело перевязывать палец. От йода палец начало жечь и Игорь едва не взвыл от боли. Глядя на бестолковые движения Коршуна, сержант выругался и спросил у взвода:
— Кто умеет перевязывать?
— Я немного могу, — не слишком уверенно отозвался Ломцев.
— Тогда перевяжи ему палец.
Ломцев взял у Коршуна бинт и принялся за перевязку. Получалось у него хоть и медленно, зато хорошо.
— Хорошо сработал, тебе надо было в фельдшеры идти, — одобрительно сказал Гришневич.
Вскоре с досками было покончено, но не обошлось без потерь — кроме Игоря палец поранил еще и Гутиковский.
— Что это, сержант, твои бойцы, как паралитики? Так и головы не долго потерять?! Или не выспались они у тебя сегодня? Выспались? — спросил прапорщик у Гришневича.
— Да выспались — что с ними случится?! — проворчал Гришневич.
— Тогда слушай сюда — назначь человека и оставь его с котелками, пусть охраняет. А остальные пусть на улице подождут — я сейчас в соседний склад схожу и потом поставлю задачу.
— А что — с котелками работать нельзя? Зачем кого-то оставлять? — спросил сержант, недовольный излишне покровительственным тоном прапорщика.
— Наверное, если бы можно было, я бы не говорил — там слишком узко и котелки будут только мешать. Все, я минут через десять подойду — можете пока перекурить, — невозмутимо ответил прапорщик все тем же снисходительно-покровительственным тоном.
— Што ен сказав? — спросил подошедший Шорох.
— Деловой слишком… Второй взвод — выходи на улицу! Можно перекурить.
Курсанты медленно вышли из склада и сразу же попадали на мягкую, зеленую траву у забора. Тищенко подошел к забору вплотную и посмотрел через решетчатую бетонную плиту. За забором рос мелкий кустарник, причем нельзя было понять, заканчивается ли он через пару десятков метров или же тянется достаточно далеко, потому что кусты здорово ограничивали обзор. Игорь вспомнил, как собирал грибы пару лет назад на выезде из Городка почти в таком же кустарнике. Казалось, что кусты не просто шелестели под напором ветра, а дышали свободой, и Игорю вновь захотелось домой. «Уже конец августа — грибы, наверное, уже вовсю собирают», — с сожалением подумал Тищенко.
В это время открылись ближайшие складские ворота, и оттуда вышел довольно полный, круглолицый сержант-сверхсрочник. Он был в фуражке и зеленой, форменной рубашке с короткими рукавами. Зеленые погоны были перетянуты тремя красными лычками.
— Ребята, вы откуда приехали? — добродушно спросил сержант.
— Из минской учебки связи, — ответил за всех Доброхотов.
— Связисты значит. Ребята, помогите кухню из склада выкатить, если не трудно? — после некоторой паузы попросил сверхсрочник. Курсанты, не привыкшие к подобному обращению со стороны сержантов, переглянулись, и вскоре кухня стояла уже перед складом.
— Ну — спасибо вам больше. Хорошие вы ребята! — поблагодарил довольный сержант.
Игорь не меньше других был озадачен добродушием сержанта и еще долго размышлял над этим. В конце концов, Тищенко пришел к выводу, что сверхсрочник просто очень хороший человек в отличие от Гришневича. Сержант что-то подкручивал в кухне, а Игорь тем временем принялся осматривать ее со всех сторон. Такие кухни до сих пор Тищенко видел лишь в фильмах о Великой Отечественной войне, да еще в каком-то фильме об армии. Вблизи кухня казалась чем-то тяжелым и громоздким.
— Что — интересно? — с улыбкой спросил сержант, заметивший любопытство Игоря.
— Просто раньше я такие кухни никогда не видел. А зачем ее выкатили — разве там нельзя было починить?
— Можно и там было, но я загорать хочу…
— А-а… Понятно…
— Что тебе понятно? Я ведь пошутил, а ты и поверил! Кормить то вас надо?
— Наверное, — согласился Игорь.
— Вот и я так думаю. Поэтому и кухню из склада выкатали — чтобы обед вам готовить.
Приехала машина с курсантами первой роты. Сверхсрочник сразу же забрал шестерых из них, и они покатили кухню куда-то за угол.
Вернулся Гришневич. Построив взвод, он спросил:
— Надо кого-то оставить котелки охранять. Кто хочет сам? Может, кто-нибудь палец порезал, ногу ударил или еще что-нибудь в этом роде?
Гутиковский поспешно вышел из строя, протянул вперед перевязанный все тем же Ломцевым палец и пояснил:
— Я палец порезал о гвоздь… Расцарапал сильно… Разрешите, я останусь.
Гутиковский настойчиво пытался обратить внимание на свой палец, но Гришневич молчал. Наконец он смерил курсанта с ног до головы презрительным взглядом и недовольно ответил:
— Тищенко тоже вроде бы пальцы разбил, а из строя не вышел. А ты ведь, Гутиковский, поздоровее его будешь. А? У тебя ведь только слегка палец поцарапало?
Ничего не ответив, Гутиковский развернулся и встал в строй.
— Гутиковский, а кто тебе разрешил стать в строй? — тихо спросил Гришневич.
— Виноват, — Гутиковский поспешно возвратился на прежнее место.
— Вот так. Стать в строй!
— Есть! — четко ответил Гутиковский и встал в строй (теперь уже с «разрешением»).
С котелками оставили Тищенко. Осмотревшись вокруг, сержант подошел к молодому клену и приказал сложить все котелки под деревом. Перед тем, как увести взвод на очередные работы, Гришневич сделал Игорю последние наставления:
