величии Римской империи во времена Диоклетиана122’. Если в действительности таково было низкое состояние архитектуры, то мы, естественно, должны полагать, что живопись и скульптура находились еще в более сильном упадке. Произведения архитектуры подчиняются немногим общим и даже механическим правилам. Но скульптура и в особенности живопись задаются целью изображать не только формы, существующие в природе, но также характеры и страсти человеческой души. В этих высоких искусствах ловкость руки не принесет большой пользы, если эта рука не будет воодушевляться фантазией и если ею не будут руководить самый изящный вкус и наблюдательность.
Почти нет надобности доказывать, что внутренние раздоры и своеволие солдат, вторжения варваров и усиление деспотизма были весьма неблагоприятны для гения и даже для знания. Ряд иллирийских монархов восстановили империю, но не восстановили наук. Их военное образование не было рассчитано на то, чтобы внушать им любовь к литературе, и даже столь деятельный и столь способный к деловым занятиям ум Диоклетиана был совершенно лишен всяких научных или философских познаний. Профессии юристов и врачей удовлетворяют такой общей потребности и доставляют такую верную выгоду, что всеща будут привлекать к себе значительное число людей, обладающих в известной мере и способностями и знанием; но в описываемый нами период ни в одной из этих сфер деятельности не появилось ни одного знаменитого специалиста. Голос поэзии умолк. История превратилась в сухие и бессмысленные перечни событий, не представлявшие ничего ни интересного, ни поучительного. Вялое и приторное красноречие все еще состояло на жалованье у императоров, поощрявших только те искусства, которые содействовали удбвлетворению их высокомерия или поддержанию их власти123?
Однако этот век упадка знаний и упадка человеческого рода ознаменовался возникновением и успешным распространением неоплатоников. Александрийская школа заставила умолкнуть школы афинские, и древние секты стали под знамя более модных наставников, привлекавших к своей системе новизною своего метода и строгостью своих нравов. Некоторые из этих наставников, как, например, Аммоний, Плотин, Амелий и Порфирий124? были одарены глубиною мысли и необыкновенным прилежанием, но так как они неправильно понимали настоящую цель философии, то их труды способствовали не столько усовершенствованию, сколько извращению человеческого разума. Неоплатоники пренебрегали и нравственными, и естественными, и математическими науками, то есть всеми теми познаниями, которые применимы к нашему положению и к нашим способностям; а между тем они истощали свои силы в спорах о метафизике, касавшихся лишь формы выражения, пытались проникнуть в тайны невидимого мира, старались примирить Аристотеля с Платоном в таких вопросах, о которых оба эти философа имели так же мало понятия, как и все остальное человечество. В то время как они тратили свой рассудок на такие глубокие, но химерические размышления, их ум увлекался иллюзиями фантазии. Они воображали, что обладают искусством освобождать душу из ее темной тюрьмы; они уверяли, что находятся в близких сношениях с демонами и духами и таким образом превращали - путем весьма своеобразного переворота
- изучение философии в изучение магии. Древние мудрецы осмеивали народные суеверия, а ученики Плотина и Порфи-рия, прикрыв сумасбродство этих суеверий легким покровом аллегорий, сделались самыми усердными их защитниками. Так как они сходились с христианами в некоторых таинственных пунктах их веры, то они напали на все остальные части их богословской системы с такой же яростью, с какой обыкновенно ведутся междоусобные войны125} Неоплатоники едва ли имеют право на то, чтобы им уделяли какое-либо место в истории человеческих знаний, но в истории церкви о них придется упоминать очень частоЧ
1) Евтропий,IX, 19. Виктор In Epltom. Этот город, как кажется, назывался Doclla по имени одного небольшого иллирийского племени (см. Целлария Geograph. Antique, ч. 1, стр. 393), а первоначальное имя счастливого раба, вероятно, было Доклес; сначала он удлинил это имя, чтобы придать ему греческое благозвучие, и сделал из него Диоклеса, и наконец, чтобы придать ему величие в римском вкусе, сделал из него Диоклетиана. Он также присвоил себе аристократическое имя Валерия, которым его обыкновенно называет Аврелий Виктор.
2) См. Dacier о шестой сатире второй книги Горация. Корнел. Непот In Vit. Eumen., гл. 1. (Занятия публичных писцов (scrlbae) в Риме были те же, как и занятия наших актуариусов и регистраторов. Удовлетворительные сведения о них можно найти в Clav. Cicer. Эрнести и в трактате Эшенбаха De Scrlbls Romanorum. - Шрейтер .)
3) Лактанций (или тот, кто был автором небольшого трактата De Mortibus Persecutorum) в двух местах обвиняет Диоклетиана в робости , гл. 7, 8. В гл. 9 он говорит о нем: "Erat in omnl tumultu meticulosus et anlmi disjectus".
4) В этой похвале Аврелий Виктор, как кажется, старается высказать косвенным образом порицание жестокости Констанция. Из Fasti видно, что Аристобул остался городским префектом и что он довер
ие типичны}? для эпохи Просвещения взгляд на неоплатонизм, ставший в науке XIX века своеобразным штампом. Ср. более сдержанные оценки неоплатонизма во 2-м томе. - Примеч. ред.
шил при Диоклетиане свое консульство, в которое вступил при Карине.
5) Аврелий Виктор называет Диоклетиана "Parentem potius quam domlnum"*). См. Ист. эпохи Цезарей, стр. 30.
6) Новейшие критики не сходятся между собой в том, что касается времени, когда Максимиан получил титулы Цезаря и Августа; этот вопрос послужил поводом для горячих ученых споров. Я придерживался Тильемона (Histolre des Empereurs, ч. 4, стр. 500-505), который взвесил все резоны и все трудности со своей строгой аккуратностью. (Клинтон относит это время к 286 году, опираясь на Идация в Фастах и на других позднейших писателей. - Издат .)
7) В одной речи, произнесенной в его присутствии (Panegyr. Vet., 11).
8) Мамертин выразил сомнение, слышал ли когда-нибудь его герой имена Ганнибала и Сципиона, хотя и поступал, как они. Отсюда можно заключить, что Максимиан предпочитал, чтобы его считали солдатом, а не образованным человеком; таким-то образом мы нередко можем переводить язык лести на язык истины.
8) Лактанций de Mort. Persecut., гл. 8. Аврелий Виктор. Так как в Панегириках мы находим речи, произнесенные для прославления Максимиана, и другие речи, в которых льстят в ущерб ему его противникам, то мы извлекаем из этого контраста довольно ясное понятие об их отличительных свойствах.
9) См. второй и третий Панегирики, в особенности 111, 3, 10, 14; но было бы скучно цитировать многословные и приторные выражения этого фальшивого красноречия. Касательно титулов см. Аврелия Виктора, Лактанция de Mort. Persec., гл. 52, Шпангейма de Usu Numlsmatum etc., Диссерт. XII, 8. (См. также их монеты в D. Num. Vet. Экгеля, ч. 3. стр. 9-27. - Издат .)
10) Аврелий Виктор. Виктор in Epitome. Евтропий IX, 22. Лактанц. de М.Р., гл. 8. Иероним In Chron.
11) Только у новейших греческих писателей Тильемон мог отыскать название Хлора. Даже слабую бледность едва ли можно согласовать с rubor (краснотой), о которой упоминается в Панегириках, V, 19.
12) Внук Констанция Юлиан хвастается своим происхождением от воинственных жителей Мезии. Misopogon, стр. 348. Дарданы жили на окраинах Мезии.
13) Галерий женился на дочери Диоклетиана Валерии; строго говоря, жена Констанция Феодора была дочь только жены Максимиана. Шпангейм, Dissert., XI, 2. (Максимиан был женат на вдове, носившей имя Галерии Валерии Евтропии; неизвестно, кто был ее первый муж, отец Феодоры. Экгель, D. Num. Vet., VIII, 33. - Издат .)
14) Это разделение согласуется с разделением четырех префектур; однако есть основание сомневаться, не была ли Испания в числе провинций, подвластных Максимиану. См. Тильемона, ч. 4, стр. 517.
15) Юлиан in Caesarib., стр. 315. Примечания Шпангейма к французскому переводу, стр. 122.
16) Общее название багаудов (в смысле бунтовщиков) употреблялось в Галлии до пятого столетия. Некоторые критики производят его от кельтского слова bagad - шумного сборища. Скалигер ad Euseb. Дюканж, Glossar.
*) Скорее подданный, нежели господин. - Пер. ред.
17) Chronique de Froissart, ч. 1, гл. 182; II, 73-79. Наивность этой истории теряется в сочинениях
