маленьких волюмах in 4о) цитирует рукописный рассказ о древностях Салоны, написанный Джиамбаттистой Джиустиниани около половины шестнадцатого столетия.
117J "Древности Диоклетианом дворца в Спалатро" Адамса, стр. 6. Мы: можем к этому присовокупить некоторые подробности, заимствованные от аббата Фортиса: в маленькой речке Гиадер, упоминаемой Луканом, водились отличные форели, которые, по мнению одного прозорливого писателя, вероятно бывшего монахом, и были главной причиной, заставившей Диоклетиана избрать эту местность для своего уединения (Фортис, стр. 45). Тот же автор (стр. 38) замечает, что в Спалатро сном развив—тс я склонность к земледелию и что вблизи от города недавно устроена одним обществом ферма для производстм опытов.
11$ Константин, Orat. ad Coetum Sanct, гл. 25. В этой речи император или тот епископ, который сочинил ее для него, старается выставить жалкий конец всех тех, кто угнетал церковь.
119) Констант. Порфир., de Statu Imper., стр. 86.
120) Анвилль, Geographie Anclenne, ч. 1, стр. 162.
121) Адамс и Клариссо посетили Спалатро в июле 1757 г. в сопровождении двух рисовальщиков. Великолепное сочинение, которое было плодом их путешествия, было издано в Лондоне через семь лет после того.
122) Я приведу слом аббата Фортиса: "Е bastvolmente nota agll amatorl deirarchltettura e dell’ antlcMta, I'opera del signor Adams, che ha donato moito a que’ superbJ vestlgi coll* abltuaJe eleganza del suo toccalapis et del bulino In generate la rozzezza del scalpello, ell cattlvo gusto del secolo vi garegglano colla magniflcenza del fabricate". Cm. Vlaggio in Dalmazia, стр. 40.
12$ Оратор Евмений был секретарем при императорах Максимиана и Константине и профессором риторики в Отёнской школе. Его жалованье состояло из шестисот тысяч сестерций, которые, по самой низкой сравнительной цене нашего времени, должны были превышать 3000 ф. стерл. годового дохода. Он был так великодушен, что испросил позволение употребить их на перестройку школы. См. его речь de Restaurandls Scholls, которая хотя и не лишена некоторого тщеславия, но все-таки способна примирить нас с его панегириками.
124) Порфирий умер незадолго до отречения Диоклетиана. Он сочинил жизнеописание своего наставника Плотина, которое может дать нам самое удовлетворительное понятие о духе этой секты и о нравах ее преподавателей. Это чрезвычайно интересное сочинение помещено в "Bfblfotheca Graeca" Фабриция, ч. 4, стр. 88-148.
125) После выхода в свет Мозгеймова трактата "De turbata per recentiores Platonicos Ecciesla” установилось мнение, что христианская религия была предметом ненависти для неоплатоников. Этого мнения придерживается и Гиббон. Многие ученые немецкие писатели доказали, в какой мере оно односторонне и преувеличено, - и в том числе Земмлер и Шрек, которые внесли столько света в наши понятия о церковной истории. Касательно этого предмета читатель может также найти полезные сведения в сочинении профессора Кейля "De causis alienl Platonicorum a reiigione Christiana animi” (Лейпц., 1875), в котором проницательность ума обнаруживается в одинаковой мере с беспристрастием. Более подробные замечания о философии неоплатоников, для которой наш автор наметил слишком унизительное положение, можно найти в сочинении проф. Мейнер-са "Beytrag zur Geschlchte der Denkart der ersten Jahr hunderte nach Christl Geburt". - Шрейтер .) (Это заблуждение Гиббона было упущено из виду другими его переводчиками и комментаторами. Подобно многим другим писателям, обладающим обширными знаниями, он слишком охотно делал общие характеристики на основании нескольких отдельных фактов. Варбуртон делал точно то же. Платонизм во всех своих формах был расположен к христианству, как это можно видеть на Юстине Мученике, Клименте Александрийском, Афинаго-ре и других, до самых времен Оригена и Синезия. Чтобы противодействовать этому сближению, впоследствии ввели испорченный неоплатонизм и пытались найти в язычестве философию. В двадцать первой главе своего сочинения, написанной лишь по прошествии некоторого времени после того, как вышла в свет эта часть, Гиббон входит в подробное изложение связи между христианством и платонизмом. - Издат .)
ГЛАВА XIV Смуты после отречения Диоклетиана. - Смерть Констанция. - Возведение на престол Константина и Максенция. - Шесть императоров в одно и то же время. - Смерть Максимиана и Галерия. - Победы Константина над Максенцием и Лицинием. - Воссоединение империи под властью Константина
Равновесие властей, установленное Диоклетианом, существовало до тех пор, пока его не перестала поддерживать твердая и ловкая рука его изобретателя. Оно требовало такого удачного согласования различных характеров и способностей, которое едва ли могло повториться и на которое едва ли можно было рассчитывать, - оно требовало, чтобы между двумя императорами не было взаимной зависти, чтобы оба цезаря не увлекались честолюбием и чтобы все эти четыре самостоятельных монарха неизменно имели в виду одни и те же общие интересы. За отречением Диоклетиана и Максимиана от престола следовали восемнадцать лет раздоров и смут: империя была потрясена пятью междоусобными войнами, а остальное время прошло не столько в спокойствии, сколько во временном перемирии между несколькими враждовавшими один против другого императорами, которые,следя друг за другом со страхом и с ненавистью, старались увеличивать свои военные силы за счет своих подданных.
Лишь только Диоклетиан и Максимиан сложили с себя императорское звание, их место, согласно правилам новой конституции, было занято двумя цезарями - Констанцием и Га-лерием, которые немедленно приняли титул Августа1). Право старшинства было предоставлено первому из этих монархов, и он продолжал под своим новым званием управлять своим прежним уделом - Галлией, Испанией и Британией. Владычество над этими обширными провинциями представляло достаточное поле деятельности для его дарований и вполне удовлетворяло его честолюбие. Мягкость, кротость и умеренность были отличительными чертами симпатичного характера Констанция, и его счастливые подданные часто имели случай сравнивать добродетели своего государя с необузданными страстями Максимиана и даже с лукавством Диоклетиана2*. Вместо того чтобы подражать восточной пышности и блеску этих императоре», Констанций придерживался простоты римских монархов. Он с непритворной искренностью утверждал, что его самое ценное сокровище заключается > любви его подданных и в том, что он мог с уверенностью рассчитывать на их признательность и щедрость всякий раз, как достоинства престола или угрожающая государству опасность требовали экстраординарных ресурсов1’. Жители Галлии, Испании и Британии, хорошо сознававшие и его достоинства, и свое собственное счастье, с тревогой помышляли о расстроенном здоровье императора Констанция и о нежном возрасте детей, прижитых в его втором браке с дочерью Максимиана.
Суровый нрав Галерия был совершенно другого закала: имея все права на уважение своих подданных, этот император не снисходил до того, чтобы искать их привязанности. Его военная слава и в особенности его успех в персидской войне усилили его природное высокомерие, не выносившее, чтобы кто-нибудь мог быть выше его или даже равен ему. Если бы ш могли положиться на пристрастное свидетельство одного неразборчивого писателя, мы могли бы приписать отречение Диоклетиана угрозам Галерия и могли бы сообщить подробности секретного разговора между этими двумя монархами, в котором первый из них выказал столько же малодушия, сколько второй выказал неблагодарности и надменности41. Стоит только беспристрастно вникнуть в характер и поведение Диоклетиана, чтобы убедиться, что подобные анекдоты не заслуживают доверия. Каковы бы ни были намерения этого государя, его здравый смысл указал бы ему, каким путем можно было избежать такой постыдной ссоры, если бы он действительно мог чего-либо опасаться от насилий со стороны Галерия; а так как он всегда с честью держал в своих руках скипетр, он не захотел бы сойти с престола с унижением своего достоинства.
При возведении Констанция и Галерия в звание Августа новая система императорского управления требовала, чтобы на их места были назначены два^ новых цезаря. Диоклетиан искренно желал удалиться от света, а так как он считал женатого на его дочери Галерия за самую надежную опору и своего семейства, и империи, то он охотно предоставил своему преемнику лестное и опасное право этого важного назна- чеиия. Галерий воспользовался этим правом, не справившись ни с интересами, ни с сердечными привязанностями западных монархов. Эти последние имели уже достигших возмужалости сыновей, которые, по-видимому, и были самыми естественными кандидатами на открывшиеся вакансии. Но бессильная досада Максимиана уже не могла внушать никаких опасений, а скромный Констанций хотя и не был доступен чувству страха, но из чувства человеколюбия не стал бы подвергать своих подданных
