остальной аршн двойным жалованьем ¦ высшими щжвами, a так как их страшный вящ мог встревожить и раздражить жителей Рима, то он оставил в столице только три когорты, а остальные разместил по соседним городам1'. Но по прошествии пятидесяти лет мира и рабства Тиберий отважился ка решительную меру, навсегда заклепавшую кандалы его отечества. Под благовидным предлогом освобождения Италии от тяжелого бремени военного постоя ж введения более строгой дисциплины между гвардей-цами он собрал их в Риме и поместил в постоянном лагере*', который был укреплен с искусным старанием4' и по своему шшжемпо господствовал над городом5'.
Такие грозные слуга всегда необходимы, а нередко и гибельны для деспотизма. Вводя преторианских гвардейцев во внутренность дворца и в сенат, императоры предоставляли им возможность узнать их собственную силу и слабость гражданских) правительства, а также случай относиться к порокам своего повелителя с фамильярным презрением и откладывать в сторону тот почтительный страх, который тоща только внушается мнимым величием, ковда это величие созерцается издали и когда оно покрыто таинственностью. Среди пышной праздности богатого города нх гордость находила для себя пищу в сознании их непреодолимой силы; и от
НИХ НеВОЗМОЖИО быЛО СКрНТЪ, ЧТО В ИХ руках ичиутлягь и
особа государя, н авторитет сената, и государственная казна, и столица империи. Чтобы отвлечь преторианские шайки от таких опасных размышлений, самые твердые и самые влиятельные императоры были вынуждены примешивать ласки к приказаниям и награды к наказаниям; они были вынуждены льстить их гордости, доставлять им развлечения, смотреть сквозь пальцы на нх безобразия и покупать их ненадежную преданность щедрыми подарками, которых <шн требовали со времен Клавдия как своего законного вознаграждения при восшествии на престол каждого нового императора*'.
Заступники гвардейцев подыскивали аргументы для оправдания их влияния, опиравшегося до тех пор лишь на силу оружия, н старались доказать, что в силу основных принципов констнтущп их согласие необходимо при назначении императора. № говорили, что, хотя выбор консулов, военачальников и выавих должностных лнц и был незадолго перед тем незаконно присвоен сенатом, он составлял древнее и несомненное право римского народа7'. Но где же можно было отыскать этот народ? Конечно, не в смешанной толпе рабов и иноземцев, наполнявших улцн Рима, конечно, не среди черни, внушавшей презрение столько же своей нищетой, сколько ниэостыо своих чувств. Защитники государства, выбранные из самой лучшей италийской молодежи*' и воспитанные в военном ремесле и в уважении к добродетели, были настоящими представителям народа и бодее, чем кто-либо другой, имели право выбирать военного главу республики. Хотя эта а{яументы и не удовлетворяли требованиям здравого смыога, они сделались неопровержимыми с того момента, как неистовые преторианцы перетянули на свою сторону весы, бросив на них, подобно варварскому завоевателю Рима, свой меч*'.
Преториашщ нарушили святость престола зверским умерщвлением Пертинакса, а своим последующим поведением они унизили его величие. Их лагерь остался без начальника, так как даже префект Лэт, возбудивший всю эту бурю, благоразумно уклонился от взрывов общественного негодования. Тесть императора, римский губернатор Сульшщий, посланный в лагерь при первом известии о мятеже, старался среди общего беспорядка успокоить бушевавшую толпу, но его слова бит заглушены шумными возгласами убийц, несших на пике голову Пертинакса. Хотя история постоянно доказывает нам, что все наши принципы и страсти подчиняют-ся всоснльным внушениям честолюбия, однако нам верится с трудом, что в ту ужасную минуту Сулыпщий задумал достигнуть престала, обршгашою кровью столь близкого родственника я столь превосходаого государя- Он уже поднял единственный вопрос, который в данном случае мог прпести его к желаемой цели: он завел переговоры о покупке императорского достоинства. Но самые предусмотрительные из пре-торяаяце* опасались, что частная сделка не даст им настоящей цян за стою дорогой товар; поэтому от выбежали на вал и громогласно объявили, что Римская империя достанется тому, кто предложит на публичном аукционе высшую цену,в).
Это туевое предложение, доказывавшее, что наглое своеволие солдат достигло своих крайних пределов, вызвало в городе всеобщую скорбь, стад ж негодование. Наконец, оно дошло до слуха богатого сенатора Дндня Юлиана, который, оставаясь равнодуташм к общественному бедствию, предавался наслаждениям роскошно* кухии*°. Его жена я дочь, его вольноотпущенные и блюдолизы без труда уверили его, что он достоин престола, и настоятельно упрашивали воспользоваться таким благоприятным случаем. Тщеславный старик поспешно отправился в лагерь преторианцев, с которыми Сулышцнй еще вел переговоры, и, стоя у подножия вала, стал наддавать цену. Этот постыдный торт велся через посредство доверенных лиц, которые поочередно переходили от одного кандидата к другому и извещали каждого из них о цене, предложением! его соперником. Сулышций уже наобещал каждому солдату по 5 ООО драхм (немного более 160 ф. ст.), но Юлиан, горевший нетерпением одержать верх, зараз возвысил сумму подарка до 6 250 драхм, или более чем до 200 ф. ст. Тогда лагерные ворота тотчас отворились перед покупателем; (ж был объявлен императором и принял присягу на подданство от солдат, которые обнаружили по этому случаю свое человеколюбие, поставив ему непременным условием, чтобы он простил и предал забвсиию соперничество Сулышция.
На преторианцах лежала теперь обязанность исполнить условия продажи. Своего нового государя, которого они презирали, хотя и сами выбрали, они поместили посреди своих рядов, со всех сторон пршрылн его своими щитами и, двинувшись вперед в боевом порядке, провели его по пустынным городским улицам. Сенат получил приказание собраться, к те сенаторы, которые были иди личными друзьями Пертинакса, или личными врагами Юлиана, нашли нужным выказывать более нежели обыкновенную радость по поводу такого счастливого переворота12'. Наполнив здание сената вооруженными солдатами, Юлиан произнес длинную речь, в которой говорил о свободе своего избрания, о своих собствен-ям» высших достоинствах и о своей полней уверенности в преданности сената. Раболепное собрание выразило ему и свою собственную и общую радость, принесло ему присягу в верности и возложило на него все разнообразные полномочия, составлявшие принадлежность императорского достоинства! 3). В сопровождении того же военного конвоя Юлиан был отведен из сената во дворец. Первыми предметами, бросившимися ему в глаза, были: обезглавленный труп Пертинакса и приготовленный для него скромный ужин. На труп он посмотрел с равнодушием, а на ужин - с презрением. По его приказанию был приготовлен великолепный пир, и он забавлялся долго за полночь игрой в кости и пляской знаменитого танцора Пилада. Однако не остался незамеченным тот факт, что, коща толпа льстецов разошлась, оставив его во мраке и в одиночестве, он предался страшным размышлениям и провел всю ночь без сна; он, вероятно, размышлял о своем опрометчивом безрассудстве, о судьбе своего добродетельного предшественника и о непрочности и опасности высокого положения, которое не бнло приобретено личными заслугами, а было куплено за деньгаН).
И он имел основание трепетать от страха. Сидя на троне, с которого он господствовал над целым миром, он не имел ни одного друга и даже ни одного приверженца. Сами гвардейцы стыдились государя, которого они посадили на престол только из жадности к деньгам, и не было ни одного гражданина, который не считал бы его возвышение отвратительным и в высшей степени оскорбительным для римского имени. Высшие классы общества, вынужденные держать себя крайне осторожно по причине своего видного положения и ради своих огромных имений, скрывали свои чувства и на притворные любезности императора отвечали приветливыми улыбками и изъявлениями преданности. Но люди из простого народа, ничего не боявшиеся благодаря своей многочисленности и незнатности, давали полный простор своим чувствам негодования. На улицах и площадях Рима раздавались протесты и проклятия. Разъяренная толпа оскорбляла Юлиана, отвергала его щедрые дары и, сознавая бессилие своего собственного лвева, громко взывала к легионам, стоявшим на границах империи, приглашая их восстановить поруганное величие Римской империи.
Общее неудовольствие скоро распространилось от центра умяц— до ее границ. Армии, стоавпгае • Британии, Сирии ¦ RMf, оплакивали смер» Пертинакса, вместе с когорте ш над началом кокорою on так чало сражались н побеждали. Ota с удивлением, иищииии и, может бит», с завистмо узнали необычайную новость о продаже преторианцами империи с публичного торга н решительно отказались уясрт эту постыдную денежную сделку. Их немед-ленное н единодушное восстание оказалось гибельным для Юлиана, но оно в то же врема оказалось габелышм я для общественного спокойствия, так как легаты назмшных армий Клавдий Альбин, Песценний Нигер и Септимий Соер думали не ctojoko о теш, чтобы отмстить за
