На синеве эгейской –?статуй божестенная белизна, и в пале черный пламень: статный в плаще гарольдовом, из нас один, измеривший конечность земную. Что земля?–?волна, а время убывает в вечность, как ущербленная луна. По мысленным морям и внешним носился. О, веретено и дум и пенных волн, что плещут в дно кораблей. И вот дано одно мгновение: оставить подвижность, скрип морских миров, свой черный вихрь противоставить основам синих берегов. «Все тленно: этот плащ гарольда и сей воздушный синий плащ. Останется лишь шорох по льду, по щелям скал безвидный плач. От высших форм, неперстных линий мир каменеет, завершен», так перед мраморной богиней, скрестивши руки, мыслит он. Недвижно, мудро, совершенно ему. Меж солнцем и скалой часть пены –?чайка лет мгновенный свой чертит. Птицею второй под нею тень скользит. И слышит он голос птичий, и язык ему понятен: громче, тише, то увещанья стон, то крик. «О птица, сердце капитана не кличь, над реями не рей, не пробуждай левиофана – порт укачал его! –?морей. Отсюда видно этих малых внизу, здесь скал воздушный строй, здесь хорошо, на этих скалах мы кущи выстроим с тобой. «Еще успеем: рок летучий, прореявший свинцом в пыли, лик бури, мольненосный случай сорвут и нас с чела земли. Я здесь удержан бездной: грозным воспоминаньем, пустотой оставленного дома – гнезда так разоряет буревой –, «и новостью моих скитаний, и прелестью земель, морей, и беззакония сознаньем...» Умолк и снова с веем –?ей: «О птица, о сестра!» Открыты объятья, и к нему летит, на древнем языке забытом распевно кличет: э-вел-пид! Летит –?вихревоздушье петел – пернатый крест. А ветер сдал свой ход, рвет, наполняет ветер мехами западную даль, бетховеном глухим клонится к органам буревым стихий, все молньерушится, зыбится... и только человек и птица внимают молча с высоты.
2. Разговор человека с камнем
«Следы лавин, землетрясений, цветные камушки песка, вы –?шлак угаснувших мгновений. От камня, времени куска,
