до гор... кто в скалах не узнает окаменевшие века»,– такие мысли подпирает окаменевшая рука. В его скалистое жилище, в надоблачный крылатый дом приносит чайка в клюве пищу, а он на камне полный дум перед изваянной богиней. Не видя рощ, морей окрест, не отрывает глаз от сини сих совершенных черт и чресл. О, даже трещиной, прошедшей по лону вдоль, не умерщвлен обожествленный камень вещий, и кажется, что дышит он. И из разъятых уст дыханьем, из округлившихся боков вдруг слышит человек сознаньем – как бы не слухом –?глас быков священных и орлов кронида, и горлиц: клекот, гром и речь. И от божественного вида пал человек. И речью жечь повергнутого начинает из камня говорящий дух. «Я стать хочу огнем» –?вещает. О разум! берегись! о слух! «А ваша духоперсть –?телесность не камень и не свет,– мой плен. Я испытать хочу безвесность, по пояс погруженный в тлен. Освобождения из плена и вспыхните на мне, как прах!.. Вы спорите со мной, вы тлена вид придаете мне: в перстах волненье перстное и –?в поте миг испытует бытие. Но и приняв подобье плоти бесстрастье к вам –?храню –?свое». . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Очнулся... Так же скачут бездной внизу дельфины пенных вод, да вот на привязи железной взревел, качаясь, пароход. И холоден, безгласен камень, и удалился чайки плач. И треплет, точно черный пламень, по ветру –?в синь –?гарольдов плащ.
3. Разговор человека с самим собой
Висит гарольдов плащ у двери, где край каюты освещен, скрипит перо, скрежещут реи, гремит о черный люк тритон. Печаль растит из слов строенья, и отплывает лист, и свет плывет свечей в бутылке, пеньем несет в миродвиженье ветр. Кто в этой буре лист поймает, кто буквы эти расплетет! А чайка над кормой летает и кличет, молит пароход. Все громче винт, все чаще трепет левиофановых бортов. Все безнадежней чайки клекот – она не кинет берегов. Так разлучается с сестрою брат названный. О лет! о бег! и стал уже вдали чертою гостеприимный горный брег. Воображательною силой
