свет невещественный явил соделыватель боговидным. Отъединенность возлюбя, вкушались, искупаясь, числясь, все, что окинуть можно мыслью, собравши в умный круг, в себя. И видели: где низость стынет,– в свой молнийный взираясь век, по скользкой от убийств пустыне грядет небесный человек. В десятилетнем несвиданьи, лишь суемыслья стихнет шум, те годы возвращает ум пленительным воспоминаньем. Мы были м.б. грубы – такими делало нас знанье, духовных видений труды и с крылоносными братанье. Тайн близость в легкосердый час кощунством речи обращает, и люди избегали нас, как смертный бездны избегает. Совлекшись века и одежд, любили мы скакать нагими, когда нагой хлестал нас дождь, скользя вселенной под ногами; совидцем на пиру богов трудиться духом в разговоре; бессилье человечих слов на шутовском пытать соборе; потом проект всезвездный –?храм высчитывать в уединеньи. О, ангельское воспаренье, взносящее на крыльях прах!
9
От слова слава естества и лествица рукописанья. Нет песням большего родства – молитвенного послушанья... Дыханье слуха! –?дышит персть и дышит дух, и прекращенье дыхания в обоих –?смерть... Сияний умовых мещенье! Цветы мистических пустынь! Надсущный хлеб –?всем хлебам высший! Ночь этой жизни провести дай сердцу с бодрствующей мыслью. Ей м.б. дано вступить с тобой на неземную сушу. Чтоб из ума не исступить, безмолвьем убезмолви душу. Во глубь себя сведи свой ум, когда же вкусит средоточья,– от сих сердечных мест и дум сам отделиться не захочет. Его блаженства надлежит питанья сердца сделать делом. Предел молитвенный лежит за тайны сущего пределом. Дыханья мерные пути – путь нисхожденья в душу Бога. Поняв сие, принудь войти молитвословье сей дорогой. И век придет: молитв слова биением сердечным станут, кровососущим током, тварь творящим псалмопевным тоном. Венец молитвенный велик. Вот гусль давидова! да видит ее принявший славы лик; и подражателя давида да чтут закон его ладов,– слов, звуков правило кованья: лицо есть ликов ликованье, как ладом есть твоя ладонь.
