слишком трудно для начинающего, а скомпрометировать молодую и невинную он
бы не решился, и потому он избрал своим орудием Лизавету Николаевну, которая
была ни то ни другое. Как быть? В нашем бедном обществе фраза: он погубил
столько-то репутаций — значит почти: он выиграл столько-то сражений».
Тут точно описаны собственные переживания Лермонтова.
Начало жестокого романа с Екатериной Сушковой в изложении самого (в
письме к А. Верещагиной) Лермонтова выглядит так: «Если я начал за ней
ухаживать, то это не было отблеском прошлого. Вначале это было простым
поводом проводить время, а затем... стало расчетом. Вот каким образом. Вступая в
свет, я увидел, что у каждого был свой пьедестал: хорошее состояние, имя, титул,
покровительство... Я увидал, что если мне удастся занять собою одно лицо, другие
незаметно тоже займутся мною, сначала из любопытства, потом из соперничества.
Отсюда отношения к Сушковой».
Первое свое сражение Лермонтов выиграл так.
Детальные донесения с этого удивительного поля сражения он посылал, с
недобрым смехом, упомянутой А. Верещагиной.
«Я публично обращался с нею, как с личностью, всегда мне близкою, давал
ей чувствовать, что только таким образом она может надо мною властвовать.
Когда я заметил, что мне это удалось... я выкинул маневр. Прежде всего в глазах
света стал более холодным с ней, чтобы показать, что я ее более не люблю... Когда
она стала замечать это и пыталась сбросить ярмо, я первый ее публично покинул.
Я в глазах света стал с нею жесток и дерзок, насмешлив и холоден. Я стал
ухаживать за другими и под секретом рассказывать им те стороны, которые
представлялись в мою пользу... Далее она попыталась вновь завлечь меня
напускною печалью, рассказывая всем близким моим знакомым, что любит меня;
я не вернулся к ней, а искусно всем этим пользовался...»
Вслед за этим буквально то же самое проделывает и Печорин с бедною
Лизаветой Николаевной:
«...Печорин стал с нею рассеяннее, холоднее, явно старался ей делать те
мелкие неприятности, которые замечаются всеми и за которые между тем
невозможно требовать удовлетворения. Говоря с другими девушками, он
выражался об ней с оскорбительным сожалением, тогда как она, напротив,
вследствие плохого расчета, желая кольнуть его самолюбие, поверяла своим
подругам под печатью строжайшей тайны свою чистейшую, искреннейшую
любовь. Но напрасно, он только наслаждался излишним торжеством...» И т. д.
Есть в том жестоком романе эпизод с письмом. Шокирующий, настоящего
мужчины совершенно недостойный. Мне никак не представить, чтобы совершил
его, например, Пушкин, тоже часто достаточно вольно поступавший с женским
полом.
Чтобы выйти из надоевшей игры в любовь, Лермонтов поступает самым
примитивным, но опять скандальным образом. Он пишет Екатерине Сушковой
анонимное письмо, полное чудовищных нелепостей. Злорадно при том сознается:
«Я искусно направил письмо так, что оно попало в руки тетки. В доме гром и
молния...»
Девушка скомпрометирована окончательно. Эта по всем признакам дикая и
нелепая история продолжается около года. Все это время Лермонтов наслаждается
своей убийственной ловкостью. Он страшно доволен собой. И особенно тем, что
влюбленная в него Екатерина Николаевна отказывает блестящему жениху. Вновь
остается на бобах и в критическом возрасте своем рискует навсегда засидеться в
невестах. В тогдашнем обществе — женская трагедия из самых жестоких.
