Серия «Биографические Хроники»

унизительно.

Ю.Ф. Самарин — И.С. Гагарину. 19 июля 1841г. Новое слово. 1894.

№2. С. 59

При людях, мало знакомых или несимпатичных ему, Лермонтов бывал

чрезвычайно неоткровенен, и тогда смех его имел что-то неестественное и потому

неприятное. Но неоткровенность и неискренность не синонимы, а это часто

смешивают.

П.А. Висковатов. С. 204

Лермонтов просиживал у меня по целым вечерам, живая и остроумная

беседа его всегда увлекательна, анекдоты сыпались, но громкий и пронзительный

его смех был неприятен для слуха, как бывало и у Хомякова, с которым во многом

имел он сходство, не один раз я просил и того и другого «смеяться проще».

А.Н. Муравьев. С. 29

Преглупое состояние человека то, когда он принужден занимать себя,

чтоб жить, как занимали некогда придворные старых королей, быть своим

шутом!.. Как после этого не презирать себя, не потерять доверенность, которую

имел к душе своей...

М.Ю. Лермонтов — С. А. Бахметевой. Петербург, начало августа 1832г.

Я, как свидетель дуэли и друг покойного поэта, не смею судить так

утвердительно, как посторонние рассказчики и незнакомцы, и не считаю нужным

ни для славы Лермонтова, ни для назидания потомства обвинять кого-либо в

преждевременной его смерти. Этот печальный итог был почти неизбежен при

строптивом, беспокойном его нраве и при том непомерном самолюбии или

преувеличенном чувстве чести, которое удерживало его от всякого шага к

примирению… Итак, отдавая полную справедливость внутренним побуждениям,

которые внушали Лермонтову глубокое отвращение от современного общества,

нельзя, однако, не сознаваться, что это настроение его ума и чувств было

невыносимо для людей, которых он избрал целью своих придирок и колкостей,

без всякой видимой причины, а просто как предмет, над которым он изощрял

свою наблюдательность.

А.И. Васильчиков1

Теперь слышишь, все Лермонтова жалеют, всего его любят... Хотел бы я,

чтобы он вошёл сюда хоть сейчас: всех бы оскорбил, кого-нибудь осмеял бы... Мы

давали прощальный обед нашему любимому начальнику (Хомутову). Все пришли,

как следует в форме, при сабле. Лермонтов был дежурный и явился, когда все уже

сидели за столом, нимало не стесняясь, снимает саблю и становит её в угол. Все

переглянулись. Дело дошло до вина. Лермонтов снимает сюртук и садится за стол

в рубашке.

— Поручик Лермонтов, — заметил старший (Соломирский), — извольте

надеть ваш сюртук.

— А если не надену?..

Слово за слово. «Вы понимаете, что после этого мы с вами служить не

можем в одном полку?!»

— А куда же вы выходите, позвольте вас спросить?

Тут Лермонтова заставили одеться.

Ведь эдакий был человек: мы с ним были в хороших отношениях, у меня

он часто ночевал (между прочим, оттого, что свою квартиру никогда не топил), а