Елизавета Алексеевна. Что это была за веселость, что за снисходительность! Даже
молодежь с ней не скучала, несмотря на ее преклонные лета.
Покойная моя матушка была дружески знакома с бабкой Лермонтова,
Елизаветой Алексеевной Арсеньевой, урождённой Столыпиной. Нередко
навещали они друг друга, зимой чередовались вечерами с любимым ими
преферансом, были обе очень набожны, принадлежали к одному приходу Всех
Скорбящих, так как Арсеньева жила на Шпалерной, а матушка на Захарьевской.
Больше же всего сближали их материнские заботы, одной о своём внуке, а другой
о своих трёх сыновьях, из которых младшим был я, учившийся тогда в пансионе г.
Крылова, при Петропавловском училище.
Арсеньева, несмотря на свои шестьдесят лет, была очень бодрая ещё
старуха, годами двенадцатью старше моей матушки. Высокая, полная, с крупными
чертами лица, как все Столыпины, она располагала к себе своими добрыми и
умными голубыми глазами и была прекрасным типом, как говорилось в старину,
степенной барыни. Матушка моя, недурно писавшая масляными красками, имела
дар схватывать сходство и сняла с Елизаветы Алексеевны портрет, поразительно
похожий. Он много лет сохранялся в нашей семье.
в воспоминаниях современников. М.: Худож. лит., 1989. С. 353
Как теперь смотрю на ее высокую, прямую фигуру, опирающуюся слегка
на трость, и слышу ее неторопливую, внятную речь, в которой заключалось всегда
что-нибудь занимательное. У нас в семействе ее все называли бабушкой, и так же
называли ее во всем многочисленном ее родстве.
Заботливость бабушки о Мишеньке доходила до невероятия; каждое его
слово, каждое его желание было законом не только для окружающих или
знакомых, но и для неё самой.
Елизавета Алексеевна так любила своего внука, что для него не жалела
ничего, ни в чём ему не отказывала. Все ходили кругом да около Миши. Все
должны были угождать ему, забавлять его. Зимою устраивалась гора, на ней
катали Михаила Юрьевича, и вся дворня, собравшись, потешала его. Святками
каждый вечер приходили в барские покои ряженые из дворовых, плясали, пели,
играли, кто во что горазд. При каждом появлении нового лица Михаил Юрьевич
бежал к Елизавете Алексеевне в смежную комнату и говорил: «Бабушка, вот ещё
один такой пришёл!» — и ребёнок делал посильное ему описание. Все, которые
рядились и потешали Михаила Юрьевича, на время святок освобождались от
урочной работы.
Для забавы Мишеньки бабушка выписала из Москвы маленького оленя и
такого же лося, с которыми он некоторое время и забавлялся; но впоследствии
олень, когда вырос, сделался опасным весьма даже для взрослых, и его удалили от
Мишеньки; между прочим этот олень наносил своими громадными рогами увечья
крепостным, которые избавились от него благодаря лишь хитрости, а именно не
давали ему несколько дней сряду корма, отчего он пал, а лося Елизавета
Алексеевна из боязни, что он заразился от оленя, приказала зарезать и мясо
