смертности и бракосочетаниях прихожан, а также списки бывших у исповеди
господ и крестьян.
Смысловая расшифровка этих лаконичных и на первый взгляд
малозначительных строк раскрывает трагичную в своей обыденности жизнь
крепостных людей, циничный в своей сущности характер отношения помещицы к
их человеческой природе и к одному из самых интимных ее проявлений —
созданию семьи.
Невозможно не заметить, например, когда просматриваешь эти
поблекшие записи, очень юный возраст идущих под венец крестьянских парней и
девушек. Порой это ещё даже не молодые люди, а подростки, почти дети. Так, в
«Метрической книге бывших у исповеди в 1810 — 1827 годах» на странице,
заполненной в 1825 году, читаем: «Олимп Осипов — 40 лет, у него дети: Иван —
19 лет, Марфа — 14 лет, Яков — 9 лет, Михаил — 5 лет. У Ивана жена Наталья
Арефьева — 13 лет». В этой семье сноха Наталья оказалась моложе заловки —
девушки Марфы. Но недолго и Марфе пришлось гулять незамужней: в следующем
году и она уже оказалась под венцом.
За 15-летнего Филиппа Григорьева отдали в 1817 году 14-летнюю Ирину
Степанову; семейная жизнь Антона Степанова и Елены Тимофеевой началась,
когда обоим было по 14 (1815); Пелагею Федорову повели под венец в 13-летнем
возрасте (1820); судьбы Елизаветы Степановой и Степаниды Ивановой оказались
еще суровей: первая в 15 лет (1820), а вторая в 14 (1820) были уже солдатки.
...Один из наиболее диких случаев помещичьего произвола в Тарханах
зафиксирован в 1816 году, когда по указанию Арсеньевой были повенчаны «отрок
Иван Андреев с женкой сосланного на новопоселенье Ивана Терентьева Евдокией
Леонтьевой». Одним махом разорвала госпожа супружеские узы, скрепленные
«навечно» церковью, и создала новые. При этом ее не смутило и не остановило,
что на руках Евдокии был грудной ребенок, у которого был жив отец.
Глубоко подавленная смертью дочери, Елизавета Алексеевна перенесла
на внука всю свою любовь и приязнь. Она видела в нем средоточие всего, что
было отнято судьбой в лице ее мужа и потом дочери. Этот внук носил имя своего
деда; умирающая дочь поручила ей беречь его детство. Кроме Миши у нее никого
не оставалось на свете. Она с ним старалась не расставаться; он спал в ее комнате,
она наблюдала за каждым его шагом, страшилась малейшего нездоровья.
Рожденный от слабой матери, ребенок был не из крепких. Если случалось ему
занемогать, то в «деловой» дворовые девушки освобождались от работ и им
приказывалось молиться Богу об исцелении молодого барина.
Елизавета Алексеевна пережила отца, нескольких братьев, мужа, дочь и
внука. По словам Висковатого, она «выплакала свои старые очи», когда
Лермонтов был убит. Арсеньева умерла в 1845 году 85-летней старухой.
ПОРА ЮНОСТИ
(1827г.—1832г.)
Раннее свидание с Москвой
Когда Лермонтову пошёл 14-й год, решено было продолжить его
воспитание в Благородном университетском пансионе. В 1827 году бабушка
повезла внука в Москву и наняла квартиру на Поварской.
