незваные: беда! Является Лермонтов — всего человек уж с 20. Видим, голод
угрожает всем нам. Монго подходит к Лермонтову:
— Вас кто пригласил?
— Меня?!. (а он буян такой). Мне везде есть место, где гусары, — и с
громом садится.
— Нет, позвольте, кто вас пригласил?.. — Ему же самому есть ужасно
хочется.
Ну, конечно, всем достало, все были сыты: да мы и не гнались за обедом,
а хотели общества...
Однажды он явился на развод с маленькою, чуть-чуть не детскою,
игрушечною саблею, несмотря на присутствие великого князя Михаила
Павловича, который тут же дал поиграть ею маленьким великим князьям Николаю
и Михаилу Николаевичам, которых привели посмотреть на развод, а Лермонтова
приказал выдержать на гауптвахте. После этого Лермонтов завел себе саблю
больших размеров, которая при его малом росте казалась еще громаднее и, стуча о
панель или мостовую, производила ужасный шум, что было не в обычае у
благовоспитанных гвардейских кавалеристов, носивших оружие свое с большою
осторожностью, не позволяя ему греметь. За эту несоразмерно большую саблю
Лермонтов опять-таки попал на гауптвахту. Точно так же великий князь Михаил
Павлович с бала, даваемого царскосельскими дамами офицерам лейб-гусарского
полка и кирасирского полков, послал Лермонтова под арест за неформенное шитье
на воротнике и обшлагах вицмундира. Не раз доставалось нашему поэту за то, что
он свою форменную треугольную шляпу носил «с поля», что было противно
правилам и преследовалось.
По производстве в офицеры он начал вести рассеянную и веселую жизнь,
проводя время зимой в высшем кругу петербургского общества и в Царском Селе,
в дружеских пирушках гусарских; летом — на учениях и в лагере под Красным
Селом, откуда он один раз совершил романическое путешествие верхом,
сопровождая ночью своего товарища на одну из дач, лежащих на петергофской
дороге. Путешествие это описано и в стихотворении «Монго» очень игриво, но не
для печати.
...Столыпин и Лермонтов вдвоём совершили верхами, недель шесть тому
назад, поездку из села Копорского близ Царского Села на петергофскую дорогу,
где в одной из дач близ Красного кабачка все лето жила наша кардебалетная
прелестнейшая из прелестных нимфа, Пименова, та самая, что постоянно
привлекает все лорнеты лож и партера, а в знаменитой бенуарной «ложе волокит»
производит появлением своим целую революцию. Столыпин был в числе ее
поклонников, да и он ей очень нравился, да не мог же девочке со вкусом не
нравиться этот писаный красавец, нечего сказать. Но громадное богатство
приезжего из Казани, некоего, кажется, господина Моисеева, чуть ли не из
иерусалимской аристократии и принадлежащего, кажется, к почтенной плеяде
откупщиков, понравилось девочке еще больше черных глаз Монго (прозвище
Столыпина), с которым, однако, шалунья тайком видалась, и вот на одно-то из
этих тайных и неожиданных красоткою свиданий отправились оба друга, то есть
Монго с Маёшкой.
