кончилось тем, что и он ей понравился. Она чрезвычайно подружилась с его
кузиной Александриной (А. М. Верещагина, родственница Лермонтова со
стороны бабушки Е. А. Арсеньевой и друг юности Лермонтова, о которой была
речь выше. —
покидает Москву... Князь Michel клянется ей, что будет столетия ждать, если она
обещает ему ту же верность, и они расстаются.
письмах Е.А. Ган // Русская старина. 1887. Т. 53. С. 742. (Далее цит. как:
Ещё одно сердечное обстоятельство возбуждало Лермонтова против
Екатерины Александровны. Это были отношения её к Алексею Александровичу
Лопухину. Михаил Юрьевич видел, что друга его детства, человека, с которым он
до конца жизни оставался в отношениях самых искренних и откровенных,
стараются завлечь, что девушка, которую он считает характером малоправдивым,
начинает увлекать его друга, что махинации подстроены и становятся опасными.
Вместе с князем (когда тот снова вернулся в Москву. —
родственник, молодой офицер, лейб-гусар... Его я знаю лично, его зовут —
Лермонтов. Умная голова! Поэт, красноречив. Нехорош собою, какое-то азиатское
лицо, но южные, пламенные глаза, и ловок, как бес!.. Он увивается около Кати,
она обходится с ним, как с будущим родственником, он бывает часто, ежедневно.
Князь бывает реже, и она замечает, что какое-то облако мрачит его душу. Она
допрашивает, но он молчит, отговаривается недавней потерей отца... Так проходит
два месяца.
Я не видела Лермонтова с 30-го года: он почти не переменился в эти
четыре года, возмужал немного, но не вырос и не похорошел и почти все такой же
был неловкий и неуклюжий, но глаза его смотрели с большею уверенностью,
нельзя было не смутиться, когда он устремлял их с какой-то неподвижностью.
Если я начал за ней ухаживать, то это не было отблеском прошлого.
Вначале это было просто поводом проводить время, а затем, когда мы поняли друг
друга, стало расчетом. Вот каким образом. Вступая в свет, я увидел, что у каждого
был какой-нибудь пьедестал: хорошее состояние, имя, титул, покровительство... Я
увидал, что если мне удастся занять собою одно лицо, другие незаметно тоже
займутся мною, сначала из любопытства, потом из соперничества. Отсюда
отношения к Сушковой.
Мазурка кончилась, все танцующие сделали большой тур по всем
комнатам, мы немного отстали и, пробегая через большую бильярдную,
Лермонтов нагнулся, поцеловал мою руку, сжал ее крепко в моей и шепнул мне: я
счастлив!
Возвращаясь в большую залу, мы прямо уселись за стол; Лермонтов,
конечно, ужинал подле меня, никогда не был он так весел, так оживлен.
— Поздравьте меня, — сказал он, — я начал славное дело, оно
представляло затруднения, но по началу, по завязке, я надеюсь на блестящее
